– Спасибо. Я знаю, это нелегко.
Брей встает, торопясь покинуть меня и оказаться на месте преступления.
– Единственное, что сейчас имеет значение, – это Ава. – В горле у меня перехватывает, когда посреди всего этого эгоистичная мысль приходит мне в голову. – Еще одно, если позволите, – говорю я.
– Да?
– Мой муж. Если будете беседовать с ним, будьте осторожны. Он хотел заставить меня продать историю в газеты. Я бы ему и капли важной информации не доверила, если только вы не хотите, чтобы она пошла гулять по свету.
– Спасибо. Мы собирались поговорить с ним – вдруг Лиза рискнет появиться там, – так что ваше предупреждение полезно.
– А если будете там, – я пытаюсь говорить так, будто для меня это дело десятое, – не могли бы вы ему сказать, чтобы он держался подальше от меня и моей работы? Это бы пошло на пользу. Пока я не начну процедуру развода. Он бывает… упрямым.
Мне больше ничего не нужно добавлять. Она женщина. У нас безусловное понимание того, чтó на самом деле значат подобные слова.
– Нет проблем, – отвечает Брей и исчезает.
Я забываю о дýше и сэндвиче и прямо отправляюсь за вином. Я не хочу напиваться, но стаканчик мне определенно нужен. Руки у меня дрожат, когда я наливаю его и делаю первый глоток. Лиза… Неужели Лиза сделала все это? Я помню шестнадцатилетие Авы всего несколько недель назад, но, кажется, в другой жизни. Я спросила Лизу про отца Авы, есть ли у них какая-то связь. Но она, как всегда, заткнула мне рот. Неужели она к тому времени уже убила его?
С этим примириться уже труднее, чем с тем фактом, что моя лучшая подруга когда-то была Шарлоттой Невилл. То было прошлое. А это настоящее. Она убила его, когда ходила со мной на работу, ела снедь навынос из китайского ресторана, воспевала мой идеальный брак и беспокоилась об экзаменах Авы. Как она могла посылать эти письма Аве? Убить Джона? Вот так – походя? Неужели я такая дура?
«Кто-то вовсе не тот, за кого себя выдает.
Тело Кейти так никогда и не было найдено».
Нет-нет-нет! Я от таких мыслей свихнусь, как Лиза. Может, у нее случился какой-то шизофренический срыв и она воспринимает некоторые эпизоды как Кейти? Может быть, ее сломало то, что она столько лет прожила другим человеком, постоянно опасалась, что ее узнают? Может, она выдумала Кейти, чтобы справиться со всем этим говном? Может, это один из таких психических срывов, как показывают в кино, и она не знает, когда она действует как Кейти?
Мне нравится эта мысль. Она дает мне короткое облегчение. Это лучше, чем иное: не заметить, что моя замечательная лучшая подруга – рехнувшаяся опасная преступница. С таким вариантом моя голова категорически не может смириться. Осознанно она не могла это делать. Ведь не могла же?