Я не очень возражаю против ее ненависти. Я всегда думала, что это когда-нибудь случится. Все те страхи, беспокойство, понимание того, что найти человека не составляет труда… Глупо было предполагать, что Ава пройдет по жизни в счастливом неведении. Но я надеялась, что это случится позднее. Когда она вырастет и будет жить собственной жизнью, которую невозможно будет взять и изменить только ради того, чтобы защитить меня. Я в ужасе от ее ненависти к себе. И не могу допустить, чтобы она ненавидела себя. Неужели мне нельзя было иметь ребенка? Хотеть кого-то, кого я могла бы любить? Кто мог бы любить меня? «Ах, Шарлотта, ты эгоистка. Ты вечно чего-то хочешь».
– Она успокоится, – говорит Элисон, она входит и включает телевизор, словно он может меня отвлечь и вернуть хоть какое-то подобие нормальности. – Мы предоставим ей какую-нибудь помощь. Поможем вам обеим. – Она смотрит на меня с жалостью, но я ее почти не вижу. Я уже глубоко погружаюсь в себя. В мой персональный ад. – Я приготовлю тебе чашечку чая, – говорит она.
Не думаю, что Ава успокоится. Я знаю эту ярость. Она напоминает мне Шарлотту. Ведь в конечном счете она моя девочка, и это ужасает меня сильнее всего. Я знаю: такая ярость может привести к ужасным последствиям. Может оставить человека с раскаянием, похожим на могильный камень, который придется тащить на себе всю жизнь, заслуженно надрывая спину и душу.
Все так или иначе должно было выйти наружу.
27
СЕГОДНЯ
Мэрилин
От яркого света в офисе у меня разболелась голова, от бессонницы пульсирует в глазах. Это не мигрень – настоящих мигреней у меня не случалось с подросткового возраста, что бы я ни врала Пенни, когда мне нужно взять денек-другой, – это полное эмоциональное опустошение. Я ничего не чувствую, словно у меня в мозгу нарушены межнейронные связи, и, кроме того, ощущение постоянной тошноты из глубины желудка.
Я выключаю радио и еду в тишине. Нахождение здесь, в трафике, – это для меня максимальное приближение к покою и миру. Хоть какое-то время наедине с самой собой, когда я могу подышать свободно. Попытаться переварить все. Хотя на работе никто ничего не говорил, я чувствовала этот словесный гул в воздухе. Сверху рабочие документы, а под ними открыты новостные порталы. Этот молодняк, который даже помнить не может 1989 года, выливает на вас массу подробностей. Шепоток. Охи-ахи. Взгляды искоса друг на друга, когда они обнаруживают что-нибудь новенькое. Какую-нибудь жуткую деталь истории, которая теперь стала частью их жизни.
Ссылок мне никто, конечно, не присылал. Я думаю, Пенни сказала, чтобы они этого не делали. Наверно, она хотела добра, но получилось только хуже – отделило меня от всех. И я ведь дома все сама нашла, лазала по сайтам, пока глаза не начало жечь. Но здесь по-другому – Стейси, Джулия, все новенькие и даже Тоби получают кайф. Для них это чужое. Лиза – нужно перестать называть ее Лизой – была для них чужой.