– Он умирает, – печально сообщил епископ Леофстан и перекрестил бледное лицо Утреда.
Его звали Утредом – в нашей семье это имя всегда давали старшему сыну. Я забрал у него имя, когда сын стал христианским попом. И нарек его Иудой, сам же он величал себя Освальдом. Отец Освальд славился своей честностью и набожностью и еще тем, что был моим сыном. Моим лишним сыном. Я опустился рядом с ним на колени и окликнул прежним именем:
– Утред? Утред!
Но он отозваться не мог. Пот покрывал его лоб, тело била дрожь. Издав тот единственный отчаянный крик, он словно лишился возможности говорить. Бедняга пытался, но не мог вымолвить ни слова, только скулил от жестокой боли.
– Он умирает, – повторил епископ Леофстан. – Мой лорд, у него предсмертная горячка.
– Так спаси его! – рявкнул я.
– Спасти?
– Это ведь твое ремесло – исцелять чертовых больных? Вот и исцели его.
Епископ уставился на меня, вдруг испугавшись.
– Моя жена… – начал он, но осекся.
– Что с ней?
– Мой лорд, она исцеляет недужных, – объяснил поп. – В прикосновении ее рук кроется сила Господня. Это ее призвание.
– Тогда несем его к ней.
Фолькбальд, один из моих фризских воинов, человек недюжинной силы, взял Утреда на руки, как ребенка, и мы поспешили в город, следуя за священником, рысившим впереди. Он привел нас к одному из самых внушительных римских домов на главной улице – дому с глубокой аркой, ведущей в обрамленный колоннами внутренний двор, из которого дюжины дверей вели в большие комнаты. Дом был вроде моего сестерского, и я уже собирался съехидничать насчет пристрастия епископа к роскоши, но тут увидел, что колоннада забита больными, лежащими на соломенных матрасах.
– Места внутри на всех не хватает, – пояснил епископ и посмотрел, как калека-привратник поднял короткую железную полосу и ударил по второй такой же, подвешенной к потолку арки. Она издала дребезжащий звук не хуже моего набатного колокола. Женщины, укутанные в плащи и в надвинутых капюшонах, поспешили к темным дверям.
– Сестры сторонятся общества мужчин, – объяснил Леофстан, – если только мужчины не болящие, умирающие или раненые.
– Это монахини? – спросил я.
– Послушницы, – ответил он. – Услада сердца моего! В большинстве своем это бедные женщины, стремящиеся посвятить себя служению Христу, но есть среди них и грешницы. – Леофстан перекрестился. – Падшие… – Тут он помедлил, будто заставлял себя произнести следующие слова: – Уличные женщины, мой лорд! Из подворотен! Но все они суть создания, которых мы возвращаем в лоно Божье.
– Шлюхи, хочешь сказать?
– Падшие женщины. Ну да.