В гостиной только одна семейная фотография: бабушка и дедушка, на вид им около сорока лет, и Сейди с Сарой примерно двенадцати лет. Я беру снимок и рассматриваю их лица. В голове только одна мысль: они и понятия не имеют.
Точно так же, как не имела понятия семья Брук. Возможно, я ошибаюсь. Может, они тревожились с того дня, как заляпали краской шкафчик Брук и положили на ее машину сырое мясо. Может, они думали что-то предпринять и теперь им ужасно плохо. Потому что сейчас почти час дня и никаких вестей от Брук.
Мой телефон звякает, я ставлю фотографию на место и достаю телефон из кармана. Сердце у меня подпрыгивает, когда я вижу сообщение от Малкольма: Мы можем поговорить?
Я в сомнении. Я хотела написать ему после ухода офицера Родригеса, но не знала, что сказать. И до сих пор не знаю. По экрану бегут серые точки, и у меня перехватывает дыхание.
Я пойму, если ты не захочешь.
Дело в том, что я хочу.
Я пишу ответ: Хорошо. Где?
Где хочешь. Я могу заехать?
Это хорошая мысль, потому что сегодня бабуля ни под каким видом не выпустит меня из дома. Я удивлена, что она спустилась в полуподвал постирать белье. Когда? – спрашиваю я.
Через десять минут?
Окей.
Я поднимаюсь наверх и стучу в дверь Эзры. Он не отвечает. Вероятно, в наушниках грохочет музыка. Это его привычный способ уйти от действительности. Я поворачиваю дверную ручку, толкаю дверь. Он за столом, в плотно сидящих на голове боузовских наушниках, таращится в ноутбук. Брат вздрагивает, когда я стучу его по плечу.
– Малкольм сейчас приедет, – говорю я, когда он стаскивает наушники.
– Да? Зачем?
Я хмыкаю.
– Он точно не сказал. Но думаю… ты знаешь. Он хочет поговорить о Брук и, может быть… – Я думаю о его втором сообщении. «Я пойму, если ты не захочешь». – Может быть, объяснить, что случилось после того, как он нас высадил.
– Мы знаем, что случилось, – говорит Эзра. Мы уже слышали версию этого от бабули, которая слышала ее от Мелани, которая, вероятно, слышала ее от Питера Нилссона. Или от одного из тех людей в Эхо-Ридже, которые, похоже, узнают обо всем, едва это произойдет. – Малкольм высадил Брук, и она вошла в дом. – Он хмурится, когда я молчу. – Что, ты этому не веришь? Эллери, не дури. Он же наш друг.
– Которого мы знаем месяц, – говорю я. – И когда я встретила его в первый раз, на вечере по сбору средств, он держал в руке баллончик с краской. – Эзра изумленно открывает рот. – Слушай, я только говорю, что вполне разумно расспросить его теперь.
– Ты этого хочешь? – интересуется Эзра.
Я колеблюсь. Ничего плохого Малкольм не сделал. Не говоря уже о том, что последние пять лет он провел в тени