– Муж должен любить жену, мать – детей, дети – братьев…
– А все люди братья?.. Ложь!
Анна Георгиевна не слушала спора стариков, а все приглядывалась к молодому Машарину. Он мало походил на того баловня и спесивца, каким рисовал его муж. Был ровным, спокойным, в меру весёлым, не старался, как Андрей, говорить умно и красиво, и поэтому всё у него приходилось к месту. Болезненная бледность и худоба только подчёркивали его внутреннюю силу, которую чувствовали все, включая отца семейства, и все невольно подчинялись ей. Эта сила подавляла Анну Георгиевну, и она терялась, когда он смотрел ей в глаза.
Черепахину Александр сначала показался каким-то смятым и подавленным, и Андрей Григорьевич с удовольствием отметил про себя, что ту игру, которую они вели ещё в детстве за первенство в глазах товарищей, наконец выиграл он. Он позволил себе даже некоторое великодушие по отношению к Саше, но теперь понял, что ничего не переменилось, и он, как был на вторых ролях, так и остался, и снова по-детски ненавидел Машарина и завидовал ему. Особенно раздражал его диалог между Александром и женой, где важны были не слова и не взгляды, а нечто не поддающееся определению. Чувствуя это, он постоянно вмешивался, стараясь взять часть разговора на себя, и выглядел глупо, вроде телефонного провода между двумя разговаривающими.
Они вспоминали Петербург. Анна Георгиевна рассказывала о круге своих знакомых и о столичных развлечениях, а закончила грустным вопросом:
– Как там сейчас? Наверное, всё митингуют, стреляют и жгут на мостовых костры…
– Пожалуй, сейчас там хуже, – отвечал Александр. – Я последний раз видел город в бинокль, когда был при ставке генерала Краснова… Пока большевики удерживают столицу. Война, Анна Георгиевна, война.
– Надоела мне эта война ваша, – вставила Катя, чтобы перебить разговор брата с неприятной ей женщиной. – Никому она не нужна. Ведь ты не стал бы больше воевать, Саша?
– Война, Екатерина Дмитриевна, не забава, – ответил за него Черепахин, – особенно внутренняя война. Её не прекратишь по желанию. И мирного договора не подпишешь. Вопрос стоит о физическом истреблении противника. Иначе ничего не получится.
– Ирод резал младенцев, однако Христос, спаситель наш, жив поныне и присно, – заметил поп.
– Что вы этим хотите сказать? – резко обратился к нему Черепахин.
– Меч вызывает меч, а смирение благо даёт.
– Значит, мириться надо с большевиками? А я говорю, вешать их надо! И мы перевешаем их. И тогда придут смирение и благо. Завтра очистим от них Сибирь, а послезавтра всю Россию. Только так и не иначе. А вы замолите грехи наши, отец Анисим.