Я не мог усидеть на месте. Кружил по комнате, сжигая нервную энергию.
Произошло все в воскресенье, 22 декабря, не в один из пяти дней, записанных на оборотной стороне контрамарки в цирк. Но в полночь начинался третий из дней в списке дедушки Джозефа.
Что более худшее могло произойти после полуночи в сравнении с тем, что уже случилось этим вечером?
Я притворился, что не знаю ответа. Выдавил из головы и этот опасный вопрос.
Устав кружить по комнате, я остановился у одного из двух окон. Не знаю, сколько простоял рядом с ним. Старался всмотреться в находящееся за стеклом, но ничего не видел. Только черноту. Бездонную черноту.
Схватился за подоконник. У меня закружилась голова. Я почувствовал, будто вываливаюсь в окно, в темный водоворот.
— Джимми? — позвал меня отец.
Когда я не ответил, положил руку мне на плечо.
— Сынок.
Я повернулся к нему. Потом сделал то, чего не случалось со мной с детства: заплакал в объятьях отца.
Около полуночи приехала мама с большой жестянкой сладостей, привезла пирожки, пирожные, сдобное печенье.
За ней следовала бабушка Ровена в желтом комбинезоне. Несла два больших термоса с колумбийским кофе.
В больнице хватало автоматов, продающих закуски и кофе. Но даже в критической ситуации наша семья никогда не будет есть и пить то, что предлагают эти автоматы.
Энни, Люси и Энди остались в доме моих родителей под присмотром и зашитой фаланги соседей, которым мы могли доверять, как себе.
Мама также принесла мне смену одежды. Мои туфли, брюки и рубашку покрывали пятна засохшей крови.
— Дорогой, пойди в мужской туалет в конце коридора, умойся и переоденься, — сказала она мне. — Тебе сразу полегчает.
Мне казалось, что я предавал Лорри, покидая комнату ожидания, даже для того, чтобы умыться и переодеться. Не хотел идти.
Прежде чем выехать из дома, мама нашла свою любимую фотографию Лорри и вставила в маленькую рамку. Теперь сидела, положив фотографию на колени, и пристально смотрела на нее, словно это был талисман, гарантирующий полное выздоровление невестки.
Мой отец присел рядом с матерью, взял за руку, крепко сжал. Что-то прошептал ей. Она кивнула. Провела по фотографии одним пальцем, словно разглаживала Лорри волосы.
Бабушка Ровена осторожно разжала мою руку, взяла кулон, положила на одну ладонь, накрыла другой, согревая, прошептала: «Иди, Джимми. Нельзя же в таком виде предстать перед Лорри».
Я решил, что с Лорри действительно ничего не случится из-за того, что я на несколько минут покину комнату ожидания. Потому что вахту продолжали нести дорогие мне люди.