Их ярость, однако, никуда не делась. Выглядели они как бойцовые псы, которых не спускают с цепи. Глаза горели жаждой насилия, утолить которую они могли лишь в бою.
Как же мне хотелось дать им что-то из выпечки, скажем, немецкий пряник или хрустящее шотландское песочное печенье. А может, шоколадное с орехом пекан. Поэт Уильям Конгрев как-то написал: «Музыке под силу успокоить злобного зверя», но я подозреваю, что хорошая сдоба справится с этим еще лучше.
Понимая, что одной угрозы недостаточно для обеспечения конструктивной коллективной работы, Носач бросил кость идее фикс каждого, начав с Кучерявого:
— Часы идут, а мы должны еще много чего успеть. Вот о чем я толкую. И если мы доведем работу до конца, она станет твоим политическим заявлением, которое обязательно будет услышано, не сомневайся.
Кучерявый прикусил нижнюю губу, в манере нашего молодого президента. С неохотой кивнул зеленоглазому маньяку Носач сказал другое:
— Ты все это спланировал, потому что хотел отомстить за смерть своей матери. Так давай доведем работу до конца, и тем самым ты восстановишь справедливость.
Глаза убийцы библиотекарей затуманились, как и чуть раньше, когда он узнал от меня, что моя мать когда-то гладила мне носки.
— Я нашел номера газеты, в которых описывалась эта история, — признался он Носачу.
— Наверное, читать было очень тяжело, — посочувствовал Носач.
— Мне казалось, что у меня из груди вырывают сердце. Я едва… едва заставил себя прочитать все, — от волнения у него сел голос. — А потом я разозлился.
— Понятное дело, — кивнул Носач. — У каждого из нас только одна мать.
— Дело не в том, что ее убили. Меня разозлила ложь, Носач. Практически все, что написали в газете, ложь.
Глянув на часы, Носач пожал плечами:
— А чего ты, собственно, ожидаешь от газет?
— Все они — капиталистические прихвостни, — заметил Кучерявый.
— Они написали, что моя мать умерла в родах, а мой отец в ярости застрелил врача, как будто в этом был какой-то смысл.
Безымянный маньяк был примерно моего возраста. То есть мы могли родиться в один день… час… минуту. Если он унаследовал красоту и зеленые глаза от матери…
Потрясенный, не отдавая себе отчета в том, что делаю, я спросил:
— Панчинелло?
Носач нахмурился, и его глаза скрылись в тени густых бровей.
Кучерявый сунул руку под ветровку, ухватившись за рукоятку пистолета или револьвера, торчащую из плечевой кобуры.
Маньяк, убивший библиотекаря и расстрелявший газеты, отступил на шаг, потрясенный тем, что я знаю его имя.
— Панчинелло Бизо? — уточнил я.