Желая рассказать трагическую историю до конца, Панчинелло прервал наш диалог:
— Спасенный Руди Током, мой отец понял, что моя мать и я тоже в опасности. Он поспешил в родильное отделение, нашел операционную, где рожала мать, и ворвался в нее в тот самый момент, когда врач душил меня… меня, невинного новорожденного!
— Так под личиной врача скрывался другой киллер? — спросила Лорри.
— Нет. Макдональд был настоящим врачом, но он продался Виргильо Вивасементе, этот червь из кишок сифилитического хорька.
— Хорьки могут болеть сифилисом? — изумилась Лорри.
Маньяк счел вопрос риторическим и оставил без ответа.
— Доктору Макдональду заплатили огромную сумму, целое состояние, чтобы все выглядело так, будто моя мать умерла в родах, а я родился мертворожденным. Виргильо, чтоб ему в эту самую ночь низвергнуться в ад, не желал допустить, чтобы патрицианская кровь Вивасементе смешалась с плебейской кровью великого Конрада Бизо, а потому приговорил к смерти мою мать и меня.
— Какой гнусный тип. — Интонации голоса Лорри не оставляли сомнений в том, что она поверила каждому слову.
— А что я говорил! — воскликнул Панчинелло. — Он хуже вздувшегося прыща на заднице Сатаны.
— Да уж, что может быть хуже, — согласилась Лорри.
— Конрад Бизо застрелил доктора Макдональда, когда тот пытался задушить меня. Но моя мать, моя красавица-мать, уже была мертва.
— Кошмарный случай, — вставил я, понимая, что нельзя указывать на многочисленные нестыковки в этой версии истории давно минувших дней. Такая попытка привела бы к тому, что меня незамедлительно зачислили бы в прихвостни главного воздушного гимнаста.
— Но Виргильо Вивасементе, это отродье ведьминого сортира…
— Классное сравнение, — ввернула Лорри.
— …это ожившая собачья блевотина, знал, как подкупить этот город, как скрыть правду. Он заплатил и полиции, и местным журналистам. В итоге в официальной версии, изложенной в «Газетт», не нашлось места правде. Все, что там написано, — ложь, от первой до последней строчки.
Я попытался изобразить сочувствие:
— Так легко увидеть ложь, когда знаешь правду.
Он энергично кивнул.
— Руди Тока, должно быть, раздражала необходимость хранить молчание все эти годы.
— Отец не брат денег от Виргильо, — поспешил заверить его я, из опасения, что потом он не поленится пересечь город, чтобы всадить по пуле в отца, маму и Ровену. — Ни цента.
— Нет, нет, разумеется, нет, — кивнул Панчинелло. — Будь уверен, я в этом нисколько не сомневался. Из того, что я знаю по рассказам Конрада Бизо, моего отца. Руди Ток — честнейший и храбрейший человек. Мне известно, что они вынуждали его хранить молчание.