— Ты смотри, — не выдержав, рассмеялся Кэнт, дельфийский оракул, да и только! А тебе должно быть стыдно Норит, ты чуть не втянул меня в распрю.
— Извини, — хмуро ответил тысячник, — такие дела — кто хочешь голову потеряет. Большие потери в сотне Кэнт.
— Бывает, — кивнул Герт. — Мы тебя предупреждали, что шестой когопул…
— Ну, это ещё, куда ни шло, да вот младший мной…
— Что младший?
— Мудрит чего-то, весь десяток за него заступается. Видать, снова не на высоте оказался.
— Кто? — изумился Герт. — Кан?
— Ну да. Сами подумайте — разве может такой сопляк прорвать фалангу? Ясно, что нет, а все в голос… выгораживают, видать.
— Не знаю, как насчёт твоего — заметил Кэнт, заговорщически подмигнув помощнику — но я знаю одного сопляка, который сумел удержать от бегства всб фсалийскую конницу, и впридачу, зарубил и затоптал конём восьмерых вражеских всадников.
— Что ж — не спорю — бывают парни хоть куда. Леона, вон, моего возьми…
— Кэнт говорит о Кане, Норид, — сказал Герт, отбрасывая всяческую дипломатию. Твой младший сын сыграл немалую роль в том ночном бою, когда мы ополовинили конный когопул.
— Кто? — Тенций посмотрел на микенца с опаской, будто на помешанного. — Кан?! Мой младший — лентяй и трусишка, за которого всю жизнь заступаются браться, остановил целую армию? Великие Олимпийцы, ты сошёл с ума, Герт, или тебя обманули, провели, как меня сегодня! Ты сам это видел?
— Видеть не видел, но мне рассказывали.
— Рассказывали! — фыркнул Тенций. — Набрехать можно, что хошь! Поверьте мне — я лучше знаю своих сыновей. Младший только трепаться горазд!
И в этих словах было столько непоколебимой уверенности, что даже Герт, лично видевший Кана в деле, невольно засомневался.
— Вот погодите — попомните мои слова; хлебнём мы с этим охламоном! — закончил Тенций.
Литапаст ворвался, запыхавшись в шатёр Эгея.
— Вот! — торжествующе выкрикнул он, и с гордым и таинственным видом аккуратно, даже через чур аккуратно положил на походный столик вощённую дощечку, исписанную мелкими буковками.
— Что это? — басилевс лениво потянулся; после сытного ужина и несколько чаш отменного винца заниматься делами ему вовсе не улыбалось. — Опять что-то в Афинах?
— Нет, не в столице, здесь, в нашем победоносном войске измена! Эх, говорил я тебе, блистательный, говорил! Предупреждал, не верили! А она — измена — вот, на столе лежит!
— Измена? На столе? — Эгей усмехнулся. — Ты слишком разгорячён, Литапаст. Измена не вещь, измена — действие, которое следует карать беспощадно. А разве можно покарать эту щепку?
Как ни был взвинчен царский советник, однако после этих слов, он быстро взял себя в руки, хотя лихорадочный румянец ещё полыхал на его холёном правильном лице крупного вельможи.