— Я слышал, тебя крепильщики не больно жалуют, — вдруг с легким осуждением вымолвил начальник шахты. — Одной демократией ты только разбалуешь мужиков. Они руку должны чувствовать!
Должно быть, он ощутил общую симпатию к Табунщикову, и ему не хотелось, чтобы здесь подумали, будто Дергаусов слабеет и становится мягче. В последний миг сразу же за похвалой он пожелал показать, что ему в Табунщикове не нравится… Правда, секретов своих Дергаусов этим не открывал.
— Учту замечание, — ответил Табунщиков спокойно, хотя и был удивлен осведомленностью «волкодава». Злости на Галкина он не испытывал.
…Через неделю ушел в отпуск Торопец, один за другим отпрашивались на отдых крепильщики, и всех нельзя было удерживать. Лето уже было в полной силе. Акации на шахтном дворе посерели от пыли, привяли. Табунщиков глядел на деревья утром, когда шел на шахту, и вечером, когда возвращался домой, и замечал, как подгорают за день листья.
Галкин в эту пору присмирел, видно, и его утомила жара. Он вспомнил о своем отгуле, сказал Табунщикову, но тот отмахнулся:
— Сейчас некогда. Торопец дал, пусть он и отпускает.
— Я не у вас и не у Торопца работаю, — сказал Галкин дерзко.
— А у кого?
— У государства!
Табунщиков засмеялся. Этот маленький жилистый Галкин становился надоедливым.
— Не люблю демагогов, — сказал он строго и брезгливо. — Им даже объяснить по-человечески невозможно… Заладили: государство, демократия! Каждый гнет свое, как медведь дуги, лишь бы свой приоритет установить. Ты не перебивай! Приоритет — это себе урвать. Ты слушай!
Попробовав было возразить и остановленный на полуслове, Галкин с каждым словом Табунщикова глядел все веселее, больше не перебивал, и в его лице была заметна живая игра мускулов.
Крепильщики, которые были в нарядной, смотрели на Галкина с досадой, словно хотели сказать: «Сам нарвался, парень».
— Ну ничего, — ощущая их поддержку, добродушно вымолвил Табунщиков. — С кем не бывает… Ничего, Галкин.
— Так я, значит, завтра отгуляю? — спросил Галкин. — Вот Юрасов, он подтвердит.
— Завтра выйдешь в первую! — рассердившись, сказал Табунщиков. Никакой Юрасов мне не нужен. И без фокусов!
— Да вот Юрасов, — повторил Галкин. — Володя, ну скажи…
Бригадир пожал плечами и произнес с заискивающей и одновременно пренебрежительной интонацией, как обычно бывает, когда разговаривают со вздорным человеком, от которого не знаешь, чего можно ждать:
— Ну чего сказать, Иваныч? Что у тебя есть отгул? Так это же Юрий Васильевич знает. Вот людей сейчас не хватает, не надо права качать…
— Тю, балаболка! — сказал Галкин. — Тебе только речи и произносить…