— Там…
…тень и свет играли властно,
Жарким пламенем объяв дома.
И было всё, как днем, мне ясно:
То Лондона грядущая судьба.
Архидьякон вздрогнул и нахмурился, а девочка, заметив, что он ушел в себя и не слушает ее, прервалась.
— Не расстраивайтесь из-за меня, святой отец, — подойдя к архидьякону, взяв его за руку и заглянув ему в глаза, проговорила Ребекка, решившая, что это она является причиной охватившей священника мрачной задумчивости. — Смотритель Павел, — тот, что ввел вас сюда, — очень добр ко мне, а дяденька, который все время рассуждает о любви к женщинам, часто рассказывает мне сказки. Мне здесь хорошо. А после беседы с вами стало еще лучше.
— А как же твоя семья? — в последний раз попытался образумить Ребекку Люциус.
Девочка хитро улыбнулась и, повернув его вопрос немного иначе, сказала:
— От разговора с вами и им станет легче. Навестите их.
И архидьякон сдался:
— Обещаю…
***
Люциус покинул комнатку Ребекки с чувством огромной тяжести на душе. Ему не удалось познать смысла в поступке этой девочки, как не удалось и уговорить ее вернуться домой. Но в коридоре, прямо у дверей ее комнаты, он столкнулся с развлекавшим Ребекку сказками мечтателем; тот светло улыбнулся архидьякону и сказал:
— Души женщин, — даже самых маленьких из них, — всегда в полете, а мужские, привязаны к земле и взлетают лишь настолько, насколько позволяет удерживающая их веревка.
Люциус посмотрел на него с недоумением.
— Однако ваши фантазии и рассуждения говорят о заоблачных далях ваших взлётов.
— Значит мой поводок длиннее высоты полета иной женщины, только и всего.
— Счастливец! — почти позавидовал священник. — Вы можете видеть их души свысока. А что делать остальным, знающим женщин много хуже?
— Просто не пытайтесь понять всех ее мыслей, — отозвался мечтатель, исчезая в комнате Ребекки, — а когда она просит чего-то странного, обязательно исполните ее желание.
— Обещаю… — вновь проговорил Люциус и ушел из Дома скорби уже с гораздо меньшим грузом.
Архидьякон приступил к выполнению своего обещания незамедлительно — в тот же, оказавшийся холодным и дождливым, вечер.
«Ее семья живет здесь неподалеку», — вспомнил он слова сказанные констеблем в таверне на Тайберн, и тут же отправился на эту нерадостную площадь.
«Ребекку здесь знают все», — прозвучала из уст Дэве в том разговоре еще одна фраза; и она себя оправдала: первый же встреченный Люциусом прохожий указал ему на высившийся в соседнем квартале дом, где по его словам и проживала семья Эклипс. Впрочем, жили они, как оказалось, не собственно в доме, а лишь в крохотной квартирке на верхнем этаже его, но, тем не менее, нужный адрес архидьяконом был найден весьма скоро. Однако когда перед Люциусом отворилась пронзительно заскрежетавшая хлипкая дверь, и он переступил порог этой по-настоящему жалкой квартиры, в голове его всплыли слова, так недавно сказанные маленькой Ребеккой в приюте умалишенных и оказавшиеся горькой правдой: «Дома не намного лучше».