И надо признать лицемерие Жанны было весьма убедительным, а ее слезы покоряющими: мало кто не проникся к молодой девушке участием. Только женская половина присутствующих уловила, что в словах Жанны над сожалением о погибшем брате преобладает страстное желание обвинить в его убийстве архидьякона. И на беду девушки в зале оказалась женщина достаточно знатная и достаточно осведомленная, чтобы вмешаться в течение судебного процесса.
Леди Палмер, слушая Жанну и подспудно наблюдая за архидьяконом, в какой-то момент напряглась, стараясь что-то вспомнить, и вдруг, поражённая некоей догадкой, встрепенулась. Она выразительно взглянула на Люциуса, словно ждала от него подтверждения и тот, сразу поняв содержавшийся в ее глазах вопрос, в ответ на него незамедлительно кивнул: «Да, это она».
— Ваша честь, я прошу слова, — решительно поднялась Барбара с места.
И, не дожидаясь предоставления председателем суда слова, миссис Палмер приступила к рассказу, заставившему Жанну задрожать от ужаса, стыда и ярости, ибо она и не предполагала, что зазвучавшая в тот момент под сводами Вестминстерского дворца история могла быть известна кому-то кроме ее самой и Люциуса. Но, тем не менее, рассказ о ее любви к священнику, о признании и не нашедшем взаимности светлом чувстве теперь становился достоянием общественности, мнение которой тут, же разделилось. Для одних вмешательство леди Палмер стало не вызывающим сомнений откровением; среди других же, — не веривших ей, — нашлись и такие, коих толпа, судя по всему, опьянила — притупила их понятия стыда и совести настолько, что они вслух посмели произнести: «Как можно верить женщине, которая будучи замужем разделяет ложе не с богом данным супругом?».
Судейская коллегия разом затрепетала, боясь, как бы фаворитка не пожаловалась королю на подобную дерзость, допущенную в их присутствии; но Барбара к счастью пропустила это замечание мимо ушей: в тот самый миг она задавала Жанне вопрос, острым лезвием скользнувший по ее ране.
— Ведь ты любила его? Почему же теперь оговариваешь?
Девушку буквально затрясло от давно сдерживаемой в себе обиды.
— Потому что мне больно! — наконец сорвавшись, закричала она Барбаре, окончательно развеивая этим свою ложь и подтверждая правдивость оппонентки. — Невыносимо больно с того самого дня как я узнала правду. Ты когда-нибудь испытывала чувство, будто душа и сердце вот-вот растерзают сами себя в клочья? — сверкая глазами, поинтересовалась она у леди Палмер. — Нет? А у меня в тот вечер была истерика: я захлебывалась слезами, я… задыхалась…