— Люциус Флам, — закончив с приговором, громко обратился глашатай к приговоренному, — хотите ли что-нибудь сказать перед тем, как предстать пред судом божьим?
Но архидьякон молчал, все еще посматривая на толпу с задумчивым не ко времени видом, а палач, повинуясь колоколу Собора святого Павла, начавшему в этот момент отсчет двенадцати полуденных ударов, уже бросил на ветки и поленья под священником, горящий оранжевым пламенем факел. Сухая древесина быстро поддалась огню и уже скоро его языки поднялись до ног Люциуса, а мгновение спустя охватили его целиком. Но архидьякон, высоко держа голову, взирал на площадь таким чистым взором, словно совсем не ощущал боли от снедающих его огненных всполохов.
— Я приму сей очищающий пламень, — вдруг раздался из центра яростного костра его громкий, выразительный, но, что удивительно, ни мало не искаженный страданием крик, — дабы познали его и вы!!!
И только прозвучали над площадью святого Павла эти, подобные трубному гласу, слова, как прикованного к столбу священника захлестнуло высокой вспышкой пламени: два огненных столба взметнулись ввысь, будто неведомое существо из яркого обжигающего света воздело над архидьяконом свои пылающие крыла и расправило их для полета. Взмах же этих крыльев обдал окружающих столь неимоверным жаром, что даже у людей, стоявших в нескольких десятках метров от костра, заслезились глаза. А когда яркость и жар огня спали настолько, чтобы на него можно было смотреть не жмурясь, все ясно узрели, что столб посреди костра… опустел.
Пораженные и напуганные столь странными явлениями горожане, торопливо расталкивая друг друга, стали быстро расходиться, и когда толпа вокруг места казни архидьякона изрядно поредела, посреди площади вдруг обнаружилось недвижное тело женщины средних лет. То была миссис Скин, и по остекленевшему взгляду ее широко раскрытых глаз, можно было с точностью сказать, что умерла она от страха.
***
О случившемся на площади Собора святого Павла, в Лондоне старались не говорить и даже не вспоминать: пропавшее со столба тело архидьякона, странная смерть женщины и словно оживший пламень — были тому достаточными причинами. Всю последующую за казнью неделю жители Лондона пребывали в каком-то безотчетном страхе, в них сквозило напряжение и при встрече со знакомыми они начинали разговор не с вопроса «Как дела?», а «Все ли у вас в порядке?». Суеверия ли явились для того поводом или нечто иное, но после необычной казни обвиненного в колдовстве священника лондонцы чего-то опасались. И как оказалось, не зря…