— Господин Люциус Флам! — громко и нарочито грозно произнес король, глядя прямо на архидьякона.
— Я здесь, ваше величество, — ничуть не смутившись, отозвался тот, делая несколько шагов вперед.
Вокруг все стихло. Взоры всех присутствующих обратились на Люциуса. Двор только утром прибыл в Лондон, но о смерти барона Анкепа, было известно уже каждому. А человек, представший сейчас перед королем — не только настоятель Собора святого Павла, возле которого произошло убийство, но еще, к тому же, и племянник погибшего.
— Это господин Флам! — шептали одни.
— Это отец Люциус! — подхватывали другие.
— Это архидьякон из того самого собора! — добавляли третьи.
При этом мало кто был лично знаком с ним, а те, кто все же знавал Люциуса раньше, не могли не подивиться тому, как сильно он изменился за тот, почти год, что они его не видели: лицо архидьякона заметно осунулось, очертив скулы; в глазах появился неестественный блеск, нередко загорающийся мрачным пламенем; голос, благодаря ранее не слышимым в нем ноткам грусти, приобрел необыкновенную проникновенность, а матовая бледность и легкая хромота выгодно подчеркивали его без того красивую внешность. Благородство, ум и непоколебимая воля чувствовались в этом человеке. И только епископу было ведомо, что все эти перемены произошли с его другом не за несколько месяцев, как считали остальные, а за последнюю лишь неделю.
Как бы то ни было, Люциус в одно мгновение привлек к себе внимание мужчин и, ровным счетом ничего не делая, завоевал симпатии женщин.
— Я заметил, что вы были чересчур угрюмы за ужином, — продолжал король все тем же тоном показного недовольства. — Быть может вам не нравится наше празднество, господин Флам?
— Напротив, ваше величество, оно великолепно, — ответил Люциус. — Однако меня угнетает сознание того, что мы наслаждаемся богатством и изобилием в то время, когда народ за этими стенами — он махнул рукой в сторону окна, за которым виднелись очертания тонущего во мраке города — страдает от чумы.
Епископ бросил на Люциуса предостерегающий взгляд, означающий, что негоже на торжествах, тем более королевских, заводить такие печальные темы для разговора. Но этой фразой архидьякон начал выполнение еще утром намеченного плана. Каждое слово, каждый жест был им заблаговременно обдуман.
— Помилуйте, святой отец! — позволил себе удивиться Карл II. — Чума закончилась и мы, если не ошибаюсь, отчасти именно это и празднуем.
— В нищих кварталах Лондона по сей день умирают люди, — сказал архидьякон. — Но я имею в виду не болезнь…
Люциус сделал наивыразительнейшую паузу, также подготовленную им заранее, дабы сказанное оказало на слушателей возможно большее впечатление.