Глава XIV. Настойчивое приглашение
После ухода Мортимера архидьякон был сам не свой. Им овладело беспокойство. Беспокойство тем большее, что оно было не вполне определенным:
«„Отверженные“ знают о моих преступлениях, но даже не думают выдавать меня», — рассуждал Люциус, — «а наоборот, приглашают в свою секту, при этом, будучи абсолютно уверены, что я соглашусь».
Вот эта-то уверенность и смущала архидьякона. Он не испытывал ни малейшего желания принимать приглашение сектантов, но некоторые, полные тайного и угрожающего смысла, слова Мортимера, вкупе с тем, что Люциус уже знал об «Отверженных», тревожили его.
«Какими средствами будут они добиваться моего согласия?» — вопрошал самого себя священник. — «И зачем я им нужен?».
В поисках ответов, архидьякон вновь и вновь возвращался в памяти к разговору с Мортимером, но, кроме туманных фраз и недомолвок сектанта, в том разговоре вспомнить ему было нечего. Разве что какой-нибудь скрытый намек — намек на нечто неприятное и даже трагичное долженствующее вскоре воспоследовать и явить Люциусу весь ужас намерений «Отверженных»: без сомнения жестоких и беспощадных. Однако невозможность угадать эти намерения заранее была для архидьякона более всего невыносимой. И именно ощущение собственной беспомощности мучило Люциуса в тот момент, когда визит епископа и господина Рена заставил его взять себя в руки. Впрочем, ненадолго.
— Дьявол! — вырвалось у него сразу же после их ухода. И это отчаянное восклицание означало: «Предпринять что-либо сейчас я бессилен… остается лишь ждать».
***
Ожидание продлилось недолго. 10 марта 1666 года, то есть ровно через неделю после посещения Мортимером Собора святого Павла, в Лондоне заговорили о новом убийстве. Жертвой стал кожевник с Флит-стрит — метр Энтони Скин. Он умер в собственной постели от страшного недуга, которым (как было известно всем живущим по той же улице) страдал вот уж почти месяц. Так что его смерть на первых порах выглядела вполне естественной и, в сравнении с двумя предыдущими, мало-примечательной. Однако врач, приглашенный для осмотра погибшего на предмет чумы или другой возможной заразы, сразу и очень уверенно заявил о том, что Скин был убит. Причиной для подобного утверждения стали явные признаки отравления и… жемчужина.
Найденный в постели несчастного перламутровый шарик, как и в двух других случаях, привлек к себе наибольший интерес горожан; и в особенности тем, что на сей раз, он оказался белым. Данное обстоятельство смутило если не всех, то очень многих, и даже приехавший в дом Скинов господин Хувер поначалу не хотел признавать это убийство продолжением ритуальных убийств совершенных в феврале. При этом в качестве различия между ними он указывал не только на цвет жемчужины, но также и на то, что ранее мертвых находили лишь на святой земле Собора или старой часовни. Однако заплаканная миссис Скин, долгое время трогательно сжимавшая холодную руку погибшего супруга, услыхав выводы начальника полиции, вдруг позволила ей выскользнуть из своих ладоней и… тем самым заставила Хувера изменить свое мнение. На открывшемся изумленным взорам присутствующих запястье кожевника Скина, все увидели странную картину четко повторяющего форму христианского распятия ожога.