Молнией осияно, родилось дитя.
И тогда, воскликнула его родня:
«Тот должен быть велик,
Кто издал первый крик
Его слив со знамением небесным!».
Родился страшной ночью он,
Но был Люсьеном наречен,
Затем в купели был крещен,
Тем самым к Богу причащен.
Был неразумен он, невинен,
Смешон и всем казался мил,
И вскоре каждый позабыл
Особенность его рожденья.
Обычным мальчиком ребенок рос:
Играл, мечтал, не вылезал из грез.
И вряд ли кто б мог предсказать,
Что минет лишь ему тринадцать,
Он станет понемногу выделяться,
Да знаний быстро набираться,
А очередную книгу он прочтя,
Воскликнет вдруг: «Ведь я!
Крещен без своего согласья! Да!
Был неразумен я тогда,
Безволен был, безмолвен, слаб,
Беспомощен, как угнетенный раб,
и сделать выбор я не мог никак».
Он не смирился с принужденьем,
И крест священный, символ святой,
Отстраня недрогнувшей рукой,
Люсьен сказал с пренебреженьем:
«Что за жестокая религия, когда,
Детей неразумных в нее посвящают,
Нещадно в свою веру их обращают?
Ведь становится ясно тогда:
Не разум к вере той влечет,
А священников расчет;
Не сердце тянет к ней,
А мнение простых людей».
Стал совершеннолетним парнем он
И от религии, в которой был рожден,
Решил он окончательно отречься.
Но и другими не спешил увлечься.
Религии он с галстуком равнял,
Что на себя одели люди добровольно,
А тот с петлей отождествлял,
Петлю же с виселицей,
А виселицу с верой. Всё!
Замкнулся круг! Иного не дано!
Ведь человечество само
Петлю ту на себя воздело
И рано или поздно, но оно,
Затянет на себе ее.
Люсьен не жаждал на себя ярмо надеть,
И за духовную свободу стал он радеть.
Однако пустоты его душа не допустила,
Молодое сердце вдруг любовь посетила.
С рыжими, как огнь в аду, власами
И светлыми, как облака в раю, глазами,
Жемчужными зубами, румяными щеками
Да ленточкой коралловой губами:
Такая девушка его избранницей стала,
Вот только она… не существовала.
Он в воображении своем ее нарисовал
Но в жизни, ни разу ее не встречал
Только в грезах своих он с нею витал,
И, на других не глядя, о ней лишь мечтал.
Люсьен утопиями жизнь заменял
И вызов бросить богам возжелал.
«Уж сколько? — и не счесть, — веков
Религия нас неприметно душит.
Довольно! Сброшу власть ее оков.
Господь пусть грозы на меня обрушит,
Но всех освобожу религии рабов» —
Он говорил (Пусть Бог его осудит).
И стал он рьяно способ изыскать,
Как гидру церкви лучше покарать.
Придумал проповедь и в ней
Умы смущая тех людей,
Что верою своею слабы были,
Явил те мысли, что его погубили:
«Primo. Гордость — разве это грех?
Ведь это то, что защищает тех,
Кто униженья испытать не желает.
Так значит, гордость нам помогает!