Новость о том, что Рик в больнице свалилась на меня как снег на голову. Новость о том, что уже четыре месяца Рик дышит благодаря трубочке, воткнутой ему в горло, растоптала меня. Новость о том, что врачи не обещают ничего, размазала меня. Новость о том, что Рик постепенно превращается в овощ, Рик, мой Рик, эта новость раздавила меня. Я стоял посреди директорского кабинета и пытался собрать себя, разбившегося вдребезги о стену непонимания, о бетонную стену, вкопанную намертво между тем, что я знал всегда и всюду и тем, что я только что услышал. Директор теребил в руках галстук, как всегда атласный, как всегда красный. Я вообще понятия не имею, как этот чудак держится в нашей недоколонии и умудряются общаться с нами — аморалами и ассоциалами, ну или как вы еще нас называете? Так вот, наш директор, этот добрый дядька, добрый чудак, он боялся меня, боялся, что я наброшусь на него за эту новость. Я видел этот страх в его глазах, видел этот страх в его движениях, в том как он переступал с ноги на ногу, в том как он хлопал своими глазами — мелкими, окруженными паутиной морщинок. Он ведь часто улыбался, этот тип. Это были морщинки весельчака. Но в тот момент ему было не до улыбки. Его пальцы, с заусенцами, то и дело цеплялись об его галстук, я слышал этот звук — такой тихий-тихий треск. Я не мог его не слышать. Как не мог и не видеть, что он нервно пытался откусить этот торчащий лоскут кожи, что он пытался выгрызти его зубами, так чтобы глянцевая ткань галстука, не покрывалась лесом всполошенных пушинок, всякий раз когда ее касался палец.
«Кони, дорогой, мы узнали прям перед самым рождеством…» — бубнил он, в ужасе от того, что лицо у меня краснее его галстука, а глаза мои налились кровью.
«Кони, дорогой, я не хотел портить тебе настроение перед праздником…» — оправдывался он за то, что я неделю был вынужден выслушивать тупой треп матери и сходить с ума от того, что там, в школе, в моем почтовом ящике возможно лежит рождественская открытка от Рика.
«Кони, я, к сожалению, не могу вдаваться в подробности…» — уселся он за свой стол, дешевый и простой.
«Кони, я, к сожалению… только если…» — пялился он на фото своих маленьких дочерей — беззубых и улыбающихся, словно надеясь там отыскать ответ.