Вот раз приказ: взять высоту. Ну, изготовились, политрук нам лекцию прочитал. А мы и сами рвались, все на фашистов кровную обиду имели. Кто за своих мстил, другие насмотрелись в наступлении, что они натворили. И пошли на рассвете, после артподготовки.
Лихо мы тогда в их траншею ворвались, прямо на головы попрыгали. А там же, в бою себя не помнишь, только действуешь, как собака в драке. Бегу я по траншее, и вдруг прямо на меня фриц с карабином. Здоровенный такой, рожа красная, на щеках щетина рыжая. И так он неожиданно появился! И растерялся я. Я же сырой ещё был, неопытный, в рукопашной первый раз. Не знаю, почему я не стрелял, выключило меня. А он тоже не стреляет, замахивается карабином с примкнутым штыком… Тут над ухом: тра-та-та!
Фриц всё же достал меня, вот видишь шрам, щёку штыком полоснул, навалился на меня уже мёртвый. Тут старшина наш через нас обоих перепрыгивает и по матушке меня: «Вояка хренов, — кричит, — забирай документы у него и догоняй живо!» Это он фашистюгу уложил из-за моей спины.
Понял я, что повезло мне. Документы у фрица вытащил, и сапоги давай стаскивать. А ведь впору пришлись, в самый раз. Я в них до самого переформирования протопал. А фриц какой-то знатный попался, мне за его документы даже благодарность перед строем объявили. Правда, политрук замечание сделал, что в немецкой обуви — мародерство, говорит. А я ему говорю: какое же это мародерство? Он сволочь, нашу землю топчет, сапоги у него из наших колхозных коров, поди, сделаны. Я на них больше имею права ещё и потому, что убил его, и других убивать будет удобнее с сухими ногами.
А самое-то главное вот что было. Догнал я тогда своих, тут перестрелка началась. Я приладился, фрица на мушку взял, на курок жму — а он не стреляет! Я ведь перед атакой автомат с предохранителя позабыл снять.
Так что, ребятки, день рожденья у меня сегодня. Это вы сейчас один день рождения имеете, и празднуете его, как будто сами себя родили. А у моего поколения много таких праздников, и неизвестно ещё, кто больше потрудился, чтобы я на свете жил, мать родная или однополчанин, что случайно рядом оказался.
Михаилу Васильевичу Ярцеву дали путёвку в военный санаторий. А чего бы ни съездить? Лет десять уже никуда не выбирался. Жена умерла, потом инфаркт, теперь вот врачи разрешили, сами рекомендуют. Дочь отговаривала: что там в декабре мёрзнуть? Но он решил ехать. В его возрасте лета можно и не дождаться, а на Чёрном море и зимой не холодно.
Аэропорт ослепил чистотой и комфортом. В самолёт посадка по закрытому переходу — хоть в домашних тапочках иди, не замерзнешь. В «Боинге» Михаил Васильевич летел первый раз в жизни. Место досталось у иллюминатора. Кресла удобные, ноги вытянуть можно. Стюардессы улыбаются, не знают чем угодить. Молоденькая соседка (хотя для него теперь почти все «молоденькие») заметно нервничала, и Михаил Васильевич попытался её успокоить: