Спирт ожёг нутро, расслабил нервы. Шашлык был превосходный. Послышались шутки. Михаилу Васильевичу стало хорошо, как давно уже не было. Он был среди своих.
— Отец, расскажи, как орден «Славы» добыл, — попросил Казбек.
Михаил Васильевич вдруг стал серьёзным, помолчал в раздумье.
— Нет, ребята, про «Славу» в другой раз. Давайте я вам про свой первый бой расскажу. В тему будет.
На фронт я попал в начале сорок второго, и сразу в гвардейский полк. Учили нас, молодых, прямо на марше, во время привалов и днёвок. Ну, пока учили, казалось, всё понятно…
На передний край прибыли в конце февраля. Деревня там была Коркачёво, и речка, как сейчас помню, Порусья называлась. Задача: реку форсировать, захватить плацдарм.
Речку перескочили, сходу немца из первых траншей выбили. И всё. У них эшелонированная оборона, доты, дзоты, блиндажи, вся местность пристреляна. Мы на голом месте, и снег выше колена. Простреливают наши позиции насквозь — головы не поднять. Потери большие. Короче, завязли мы.
Был там овраг пологий. По нему и снабжение, и пополнение ночами получали, в него и раненых стаскивали. Потом немцы с двух сторон поджали, потеснили, овражек этот простреливать стали. Совсем плохо стало, связь и снабжение с «большой землёй» только ночами, под обстрелом. Этот овраг «дорогой смерти» у нас прозвали. А приказ: плацдарм держать! Мы и держали, на два фронта, почти в окружении.
Наш ротный решил ночную вылазку организовать, чтоб немцев от оврага отбросить. Удачно вышло: подползли по снегу — и в рукопашную, молча. Ошеломили. Выбили. И уже бой почти закончился, я очередь автоматную «словил» — три пули: в грудь, в правую руку и правую ногу.
Очнулся утром в овраге. Осмотрелся, как мог — вокруг меня целый госпиталь, только без медперсонала. Раненые все тяжёлые, кто стонет, кто без сознания. У меня тоже сил нет шевелиться. Ну, стало мне ясно, что до темноты нас отсюда не вытащат. Мороз крепчает. Чувствую, замерзаю. Да ещё сосед в бреду без перерыва: «Укрой, замёрзну! Укрой, замёрзну!» В общем, деморализовал он меня. Понимаю, что не дожить мне до вечера, ноги уже перестал чувствовать. Слышу, сосед затих. Глянул на него — мёртвый, и слеза на скуле замёрзла. Жалко себя стало…
Через какое-то время движение в овраге заметил: ползёт солдат, за собой на верёвке мешок подтягивает. Я давай ему кричать, а губы не слушаются, и вместо голоса хрип только. Кое-как здоровую руку поднял и держу. Подполз он ко мне. Оказалось, земляк мой из минометного взвода, Колька Рогачёв, призывались вместе.
Он мне первым делом глоток спирта дал и сухарь большой. Потом с соседа мёртвого шинель снял, укутал меня и снегом привалил. «Лежи, — говорит, — я роту покормлю, на обратном пути тебя вытащу».