– И на этом вы бросили? – спросила Мариэ.
– Ну да. И дальше наброска продвинуться не могу.
Мариэ тихо сказала:
– Но даже и так портрет выглядит вполне законченным.
Я встал рядом с девочкой и заново взглянул на холст. Неужели ей виден облик скрытого в этом мраке мужчины?
– То есть ты считаешь, что лучше ничего уже не добавлять?
– Ага. Мне кажется, можно все оставить, как есть.
Я сглотнул слюну. Ее устами со мною будто говорил сам мужчина с белым «субару»: Оставь картину, как есть, не вздумай ничего добавлять.
– Почему ты так думаешь? – спросил я.
Мариэ ответила не сразу. Сосредоточенно посмотрев на картину еще сколько-то, она отняла руки от груди и прижала их к щекам – словно пыталась их остудить. После чего сказала:
– В ней и так достаточно силы.
– Достаточно силы?
– Мне так кажется.
– И сила эта не слишком добрая?
Мариэ на это ничего не ответила – лишь продолжала держаться ладонями за щеки.
– Сэнсэй, а вы хорошо знаете этого мужчину?
Я покачал головой:
– Нет. Признаться, я о нем не знаю ничего. Случайно встретился с ним не так давно, пока путешествовал, в каком-то городке в глуши. Мы с ним даже не разговаривали, и я не знаю, как его зовут.
– Добрая это сила или нет – непонятно. Наверное, может быть то хорошей, то плохой, ведь все выглядит иначе под разными углами.
– Но ты считаешь, что ее лучше не воплощать на холсте?
Она посмотрела мне в глаза.
– Если воплотить, а она окажется недоброй, – как с ней быть? Вдруг она и сюда дотянется…
А ведь она права, подумал я. Если сила эта окажется совсем не доброй, если она будет злой и дотянется до сюда… как мне с ней быть?
Я снял картину с мольберта, развернул к стене и поставил на прежнее место. Царившее в мастерской напряжение словно бы мигом улетучилось.
Пожалуй, будет лучше хорошенько упаковать эту картину и отнести на чердак, подумал я. Примерно так же, как Томохико Амада убрал с глаз долой свою.
– Ладно, а что скажешь об этой картине? – спросил я, показывая на стену, где висело «Убийство Командора».
– Эта мне нравится, – не колеблясь, ответила Мариэ. – Кто ее нарисовал?
– Томохико Амада, хозяин этого дома.
– Эта картина к чему-то зовет. Такое чувство, будто птица хочет вырваться из тесной клетки на волю.
Я посмотрел на девочку.
– Птица? Какая еще птица?
– Какая птица, какая клетка – я не знаю. Ни образа, ни облика их я разобрать не могу, только чувствую. Пожалуй, эта картина для меня слишком сложная.
– Не только для тебя. Для меня, по-моему, тоже. Но как ты верно подметила, автор перенес на холст свое сильное стремление донести что-то людям. Это и я ощущаю, вот только никак не могу догадаться, что именно он хотел сказать.