— Чудак ты, право! Нельзя нам обоим уходить сразу!.. Вот я вернусь, потом ты пойдешь, а то хлеб поспеет, кто же его будет убирать? Мать по хозяйству, а дед старый…
Мишка, прощаясь с отцом, сдержал слезы, даже улыбнулся. Маманька, как и в первый раз, повисла у отца на шее, насилу он ее стряхнул, а дед только крякнул, целуя служивого, шепнул ему на ухо:
— Фомушка… сынок!.. Может, не ходил бы? Может, без тебя как-нибудь?.. Не ровен час, убьют, пропадем мы тогда!..
— Брось, батя… негоже так. Кто же будет оборонять нашу власть, коли каждый к бабе под подол хорониться полезет?
— Ну, что ж, иди, ежели твое дело правое.
Отвернулся дед и незаметно смахнул слезу. Провожать отца пошли до исполкома. Во дворе исполкомском толпятся человек двадцать с винтовками. Отец тоже взял винтовку и, поцеловав Мишку в последний раз, вместе с остальными зашагал по улице на край станицы.
Обратно домой шел Мишка вместе с дедом. Маманька покачиваясь тянулась сзади. По станице реденький собачий лай, реденькие огни. Станица покрылась ночной темнотой, словно старуха черным полушалком. Накрапывал дождик, где-то за станицей, над степью, резвилась молния и глухими рассыпчатыми ударами бухал гром.
Подошли к дому. Мишка, молчавший всю дорогу, спросил у деда:
— Дедуня, а на кого батяня пошел воевать?
— Отвяжись!..
— Дедуня!
— Ну?
— С кем батянька будет воевать?
Дед заложил ворота засовом, ответил:
— Злые люди объявились по соседству с нашей станицей. Народ их кличет бандой, а по-моему — просто разбойники… Вот отец твой и пошел с ними сражаться.
— А много их, дедушка?
— Болтают, что около двухсот… Ну, иди, постреленыш, спать, будет тебе околачиваться!
Ночью Мишку разбудили голоса. Проснулся, полапал по кровати — деда нет.
— Дедуня, где ты?
— Молчи!.. Спи, неугомонный!
Мишка встал и ощупью в потемках добрался до окна. Дед в одних исподниках сидел на лавке, голову высунул в раскрытое окно, слушает. Прислушался Мишка и в немой тишине ясно услышал, как за станицей часто затарахтели выстрелы, потом размеренно захлопали залпы.
«Трах!., тра-тра-рах!.. та-трах!»
Будто гвозди вбивают.
Мишку охватил страх. Прижался к деду, спросил:
— Это батянька стреляет?
Дед промолчал, а мать снова заплакала и запричитала.
До рассвета слышались за станицей выстрелы, потом все смолкло. Мишка калачиком свернулся на лавке и уснул тяжелым, нерадостным сном. На заре по улице к исполкому проскакала куча всадников. Дед разбудил Мишку, а сам выбежал во двор.
Во дворе исполкома черным столбом вытянулся дым, огонь перекинулся на постройки. По улицам засновали конные. Один подскакал к двору, крикнул деду: