С некоторых пор стоило в ином доме кому-нибудь из гостей упомянуть Елисейские поля, и матери тотчас уставляли на него тот недоброжелательный взгляд, каким они смотрят на знаменитого врача, которому они больше не доверяют, так как им известно много случаев, когда он будто бы ставил неверные диагнозы: они утверждали, что этот парк детям вреден, что именно там они схватывают ангину, корь и постоянно простужаются. Некоторые подруги моей матери, по-прежнему посылавшей меня туда, хотя и не осуждали ее открыто за то, что она недостаточно заботится о моем здоровье, а все-таки выражали сожаление по поводу ее неосмотрительности.
Неврастеники, — вопреки, быть может, общепринятому мнению, — меньше других «прислушиваются к себе»; они слышат в себе столько такого, из-за чего, как они потом сами убеждаются, они тревожились понапрасну, и в конце концов перестают на что-либо обращать внимание. Их нервная система часто кричала им: «На помощь!» — как будто она тяжело заболевала, а это было просто-напросто к метели или же им предстоял переезд на новую квартиру, и они приучили себя не считаться с такого рода предостережениями, подобно солдату, который в пылу боя так слабо их различает, что потом, умирая, способен прожить несколько дней как вполне здоровый человек. Однажды утром, поборов в себе постоянные страхи, циркуляция которых так же не доходила до моего сознания, как и циркуляция крови, я весело вбежал в столовую, где уже сидели за столом мои родители, и, подумав, как всегда, что если мне холодно то это еще не значит, что нужно согреться, — может быть, это, например, оттого что меня пробрали, — и что если не хочется есть, то это не значит, что не надо есть, а что это просто к дождю, — сел за стол, но только я съел кусочек вкусной котлеты, как почувствовал тошноту и головокружение — тревожный знак начинающегося заболевания, симптомы которого прикрыл, замедлил лед моего равнодушия, но которое упорно отказывалось от пищи, застревавшей у меня в горле. Тут я подумал, что меня не выпустят из дому, если заметят, что я болен, и это придало мне сил, — так инстинкт самосохранения придает сил раненому, — и я дотащился до своей комнаты и, удостоверившись, что у меня сорок температуры, стал собираться на Елисейские поля. Радостная мысль, угнездившаяся в моем слабеющем, беззащитном теле, требовала несказанного наслаждения игры в догонялки с Жильбертой, она устремлялась к этому наслаждению, и час спустя, еле держась на ногах, но счастливый тем, что я с Жильбертой, я еще находил в себе силы наслаждаться.