Ганс вынужден был признать, что согласен с Алексом. Но не знал, что друг хотел бы услышать от него. Что такова жизнь? Алекс и сам прекрасно знает об этом. А больше и не лезло ничего толкового в голову. Может и плохо это, что сказать Гансу нечего, а может, ему просто слов не хватало, чтобы произнести единственно нужное.
Ганса самого начинало угнетать это раскрашенное косметикой почти настоящей веселости общее настроение. Ганс сумел только теперь честно себе признаться, что с этой семьей их связывал лишь призрак Кристофа и потерявшая свое «я» Марта. Ставшая тоже почти чужой.
Под влиянием своих мыслей он поискал девушку взглядом. Та сидела на коленях, глядя в море, и что-то тихонько пела. Ганс раньше не слышал, чтобы она пела. Норвежского он не знал. Сумел только понять, что это была колыбельная. В мечтательные минуты Крис часто насвистывал эту мелодию. Он всегда мечтал о сыне.
Берн опустился на траву на траву рядом с ней и приобнял за плечи. Марта прижалась к нему, но все равно между ними оставалось нечто вроде ледяного барьера. У капитана, сильного, мужественного, смелого и доброго человека, руки дрожали от бессилия что-либо сделать, он даже заговорить с ней боялся, потому что ответы девушки напоминали ответы самой настоящей сумасшедшей, хотя, как говорили врачи, ее критичность в оценке окружающего снизилась ненамного, и разум не поврежден необратимо. Но в это плохо верилось, находясь рядом с Мартой.
За спиной зашуршали шаги Алекса.
— Ганс, давай уедем. Пока окончательно не увязли. Ведь мы здесь как мухи в паутине. Криса нет, Марты почти нет. Старики радуются нам, как памяти, заглядывают нам в глаза, пытаясь увидеть в них сына, которого больше нет… НЕТ. Им легко жить прошлым, у них больше ничего не осталось. А я так дальше не могу… — он замолк.
— Он говорил, что все будет хорошо, — внезапно порвал недолгую тяжелую паузу тихий голос Марты. — Он обещал, что у нас будет настоящая семья, дети, свой дом. Он обманул меня!!! — ее голос сорвался на визг. — Не хочу! НЕ ХОЧУ ВОЗВРАЩАТЬСЯ!!! ГОСПОДИ, ВОЗЬМИ МЕНЯ К НЕМУ!!! — она неожиданно выгнулась в руках онемевшего Ганса, и мелко затряслась, закрыв лицо узкими ладонями. Она еще что-то твердила, твердила, но Ганс не разобрал больше ни слова, да и не хотел слушать. Поэтому он охватил ее своими большими руками, поднял с земли, бьющуюся в истерике, и бегом понес к дому. Алекс постоял с закрытыми глазами, и чуть покачав головой из стороны в сторону, медленно двинулся вслед им к дому. Он уже принял решение.
— Бежать! Бежать, пока не завязли, подальше, хоть в Антарктиду, и больше не возвращаться!