— Вы когда-нибудь переносили беременность, мистер Бирмингем? — холодно спросила Эстер.
— Нет, к счастью. Когда я уходил, миссис Брим пыталась дозвониться до врача, а ее адвокат прыгал вокруг нее, как беспокойный аист. Я не одобряю подобный ажиотаж. Кстати, ее адвокат деликатно намекнул на небольшую ежемесячную стипендию на тот период, пока не родится ребенок. Разумеется, это невозможно.
— Почему?
— Любая выплата — в том числе та, о которой мы говорим, — молчаливое признание того, что отцом ребенка был ваш муж. В этом случае, когда ребенок родится, у нас не будет оснований оспаривать иск. Миссис Брим, вернее, ее адвокат, который, вероятно, получит двадцать пять процентов от суммы выплаты, предъявит весьма жесткие требования. — Тут Бирмингем бодро добавил: — Конечно, остается еще вероятность того, что миссис Брим не доносит плод или же ребенок родится мертвым, тогда всякая ответственность с нас снимается.
— Какое бесчеловечное соображение! — Эстер побелела от злости, и, когда она закуривала сигарету, руки ее дрожали.
— Я не это имел в виду. У вас прискорбное стремление к повышенной эмоциональности в любом вопросе. Разумеется, это чисто женское свойство, но оно затрудняет претворение в жизнь моей концепции.
— А в чем ваша концепция? Искажать факты?
— Дорогая Эстер…
— Вы знаете правду, я тоже. Так давайте смотреть ей в глаза.
— Это ваше желание смотреть правде в глаза, — напрямик сказал Бирмингем, — будет стоить вам кучу денег.
— Хорошо. У меня ведь есть эта самая куча денег, не так ли?
— Да, у вас значительное состояние. Но если у вас две руки, это не основание для того, чтобы лишиться одной из них.
— Неудачная аналогия. Послушайте, мистер Бирмингем, я скажу прямо. У меня нет претензий к Телме. Я не люблю ее, никогда не любила, но я признаю определенные обязательства по отношению к ней, потому что я… — Она остановилась и чуточку покраснела. — …потому что я понимаю, в каком она положении. Такое могло случиться… и случалось… с другими… с другими женщинами. Я не собираюсь оспаривать ее имущественные претензии. Совесть не позволяет.
Бирмингем не был адвокатом Гэлловея, когда тот разводился с первой женой, но помнил этот процесс и роль, которую играла в нем Эстер, и он начал понимать, что с ней бесполезно спорить. Оправдывала Эстер поступок Телмы Брим или нет, она себя с ней отождествила: «Со мной было то же самое. Только мне больше повезло».
— Очень хорошо, — сказал Бирмингем. — Мы пока что не будем ничего предпринимать.
«Отвечал бы за себя», — подумала Эстер. А вслух сказала самым сердечным тоном: