Медленно она расстегнула браслеты, украшавшие ее руки, и подала их матери.
— Я гналась не за этим! — пробормотала она.
Анжель схватила их и бросила, как и ожерелье, но в это мгновение ее взгляд упал на дочь, опрокинувшуюся на спинку кресла и готовую снова упасть в обморок.
Тогда она бросилась к ней, нежно обняла ее и сказала:
— Я тебя обидела, прости меня, Рена!
Та молчала.
Она усадила ее и принялась раздевать, стала перед ней на колени, чтобы снять с нее атласные туфельки и шелковые чулки.
Ирена почти без чувств, бессознательно подчинялась своей матери, не имея сил, или вернее не смея сопротивляться ей.
Теперь она боялась своей матери.
Это была уже не та ласковая женщина, которую она когда-то знала.
Раздев свою дочь, Анжель уложила ее в постель, закрыла одеялом, вынула из комода флакон и дала ей его понюхать.
Ирена закрыла глаза и снова их открыла.
В ее взгляде появилась некоторая доля твердости.
— Благодарю, — сказала она. — Мне лучше… мне совсем хорошо…
Вдруг она поднялась с подушек.
— Ты хочешь спать? — спросила ее Анжелика Сигизмундовна.
— Спать… нет, я не могу!
— Быть может, остаться одной?
— Одной… нет, нет, не надо!
Анжель взяла руку Ирены, пощупала пульс, окинула лицо своей дочери пристальным и внимательным взглядом, как бы изучая его.
— Тебе, видимо, лучше, гораздо лучше? — спросила она.
Как опытная женщина, она знала лучше всяких докторов, в каком состоянии находятся нервы другой женщины и что происходит в ее сердце.
Она отошла от кровати дочери и медленно стала ходить по комнате.
Последняя была меблирована просто, но изящно, обтянута вся кретоном светлого цвета, с ярким рисунком; занавеси у постели и на окнах были из той же материи.
Мебель белого лакированного дерева, кроме кровати и зеркального шкафа, состояла из шифоньерки, платяного шкафа, двух низеньких кресел, диванчика и разного фасона стульев.
Между окнами, прямо против двери, стоял туалет, отделанный белыми кружевами.
Пол был покрыт мягким ковром, заглушавшим шаги.
Ходя взад и вперед, Анжелика Сигизмундовна бросала по временам на свою дочь взгляды, выражавшие то покорность, то отчаяние, то нежность, то злобу и ненависть, но среди этих разнообразных, быстро сменяющихся выражений доминировало все-таки выражение материнской любви.
Ирена сидела на постели, закрыв лицо руками.
Лампа с густым абажуром, поставленная на столе, противоположном кровати, распространяла в комнате слабый свет, похожий на свет ночника.
В дверь тихо постучали.
Анжель остановилась, потом сама пошла отворять. Это была Ядвига. Она принесла прописанное доктором лекарство, приготовленное в ближайшей аптеке, где был для этого разбужен дежурный помощник провизора, так как было уже поздно.