Так думал Сергей Сергеевич и не ошибся в расчете: Виктор Аркадьевич чутко понял это, в душе его клокотала тоже целая буря злобы и страдания, и он, насилуя себя, давал по возможности удачные, хотя и односложные ответы.
В глазах его вертелись кровавые круги.
«Она потеряна для меня навсегда, а с ней теряется и жизнь!» — то и дело мелькало в голове Виктора Аркадьевича.
«А может быть, я сумею упросить его, тронуть!..» — проносилась надежда.
«Надо пересидеть графа и все-таки поговорить самому, а там будь что будет! Хуже быть не может. Что же может быть хуже?» — решил он в уме.
То появлялась другая мысль:
«Уйти, умереть…»
Желание жизни, счастья, какая-то неопределенная надежда брали верх — он склонился к решению пересидеть и переговорить.
Но граф Лев Николаевич уходить, видимо, не собирался; он, напротив, совершенно оправившись от сцены с князем, рисковавшей принять очень острый характер, если бы не появление Боброва, вмешался в разговор, который и перешел вскоре на другие общие темы, на разные злобы дня как невской столицы вообще, так и великосветской части ее в особенности.
Виктор Аркадьевич тоже несколько пришел в себя.
Никто бы из видевших этих трех человек, спокойно беседующих о всевозможных пустяках, ни на минуту не подумал, что каждый из них занят всецело своей отдельной думой, не имеющей никакого отношения к их разговору, что в душе каждого из них гнездится или неприязненное, или горькое чувство друг к другу.
А между тем это было так!
Наконец, все темы были исчерпаны, а гости князя не покидали его.
«Его оставить с ним нельзя. Мне надо подготовить его, предупредить, как друга!» — думал граф о Боброве, хотя сознаться в неудаче было для него невыносимо тяжело, и это чувство тяжелой необходимости почти переходило в чувство озлобления против ни в чем не повинного Виктора Аркадьевича.
«Он, кажется, тоже задался мыслью пересидеть меня, — мысленно говорил себе Бобров о графе, — вот уж подлинно услужливый дурак опаснее врага».
«Когда же, наконец, они уберутся и оставят меня в покое, мне надо еще переговорить со Степаном, дать ему поручение относительно Ирены! Вот навязались!» — проносилось в уме князя относительно их обоих.
Между тем они продолжали беседу.
Сергей Сергеевич наконец первый потерял терпение и стал довольно красноречиво для своих гостей взглядывать на стоявшие на камине изящные часы, вделанные в пьедестал из черного мрамора модели памятника Петра Великого в Петербурге.
Это не ускользнуло от Виктора Аркадьевича, и он взялся за шляпу.
«Все кончено… надо уходить…» — пронеслось в его голове.