В восемь часов вечера, еще до приезда гостей, Анжелика пробралась в залу и приблизилась к роялю.
Настроение ее сегодня было очень грустное: она всю ночь видела во сне свою мать и проснулась со страшно расшатанными нервами и тяжестью на сердце.
Ей страстно хотелось излить свою тоску в звуках музыки. Ей казалось, что ей будет легче, если она поиграет.
Она оглянулась. В зале никого не было.
«А если услышат и будут смеяться?» — мелькнуло у нее в голове, но искушение было слишком велико.
Она быстро придвинула табурет и начала фантазировать.
Едва первые звуки коснулись ее уха — она забыла всякую осторожность и играла, играла до тех пор, пока так долго сдерживаемые, крупные слезы не хлынули из ее глаз.
Игра оборвалась на полутоне, и, опустив свою маленькую головку, Анжелика простонала:
— Мама! Мама!..
В ту же минуту она быстро вскочила.
Рукоплескания раздались в зале, и она увидала человек десять гостей и всю семью Ладомирских, стоявших у дверей.
Прежде чем она успела опомниться, все очутились около нее.
— Браво, Анжелика, я не знала, что ты так играешь, — сказала Марья Осиповна, — у тебя, мой друг, талант.
— Отлично, отлично, Анжелика Сигизмундовна, вы прекрасно знаете музыку, — заметил Александр Михайлович.
Похвалы сыпались на нее со всех сторон, только Лора молчала и насмешливо улыбалась, смотря на растерявшуюся девочку.
Через минуту Анжелику забыли, и она скрылась из залы.
Через неделю для Анжелики началась новая жизнь. Эта жизнь не доставляла ей никаких радостей, но она была, по крайней мере, спокойна, без всяких тревог и волнений.
Окружающая среда в пансионе казалась ей столь же чуждой, как и в доме Ладомирских, но это не было тяжело для нее.
Она привыкла к мысли всегда и везде быть чужой для всех.
Она училась хорошо, но не была прилежной — ей помогали ее замечательные способности.
Когда она по субботам возвращалась домой, то после первого же часа начинала с нетерпением ждать утра понедельника, чтобы снова на неделю покинуть эту семью, которая ничего не доставляла ей, кроме неприятностей.
Даже Владимир вовсе перестал говорить с ней, так как почти не бывал дома, сопровождая свою сестру то на бал, то в театр, а если и приходилось ему оставаться, то он сидел в своем кабинете и читал.
Раз, вернувшись в одну из суббот домой, она застала большое оживление во всем доме.
Ртищев, Раковицкий и приятельница Лоры, Мери Михайловская, сидели в уютной турецкой комнате и о чем-то весело болтали.
Владимир, по своему обыкновению, не принимал большого участия в разговоре и рассматривал полученные журналы. Лоры в комнате не было. Ее резкий, повелительный голос раздавался в зале, где она отдавала какие-то приказания суетившейся прислуге.