Но чтобы все было объективно и без перегибов, рядом с лейтенантом я посадил сержанта егерей Максима Погодина, которому вменялось контролировать процесс проверки при помощи портативного психосканера. Расчет мой был на то, что в случае сомнений они будут трактоваться лейтенантом Бондарцом в пользу подозрений, а в случае, если психосканер даст однозначный результат в пользу проверяемого, даже его жесткость не помешает отправить бойца в подразделение. В этом лагере проверить на вшивость требовалось около восьмидесяти человек, и возились с этим делом лейтенант Бондарец и сержант Погодин несколько часов, до глубокой ночи. Сами посчитайте, сколько уйдет времени, если тратить на проверку одного человека по три-четыре минуты? То-то же!
Однако результат проверки радовал. Совсем «вшивых» – то есть тех, кто пошел на сотрудничество с врагом – не было совсем. Мутных – то есть тех, кто начинал врать в ответ на вопросы об обстоятельствах попадания в плен – нашлось девять человек, остальные были признаны жертвами сложившихся обстоятельств и вероломного нападения и были направлены в подразделения. Танкисты к танкистам, пехота к пехоте. С мутными предстояло разбираться отдельно. Не дожидаясь результатов дополнительной проверки, я считаю, что единственным возможным объяснением их вранья могла быть только трусость, проявленная в боевых условиях. , Между прочим, по законам военного времени за трусость и добровольную сдачу врагу полается расстрел.
Но и капитан Пекоц, и капитан Таним (моя милая тигрица) посоветовали мне пока не торопиться. Быть может, это была всего лишь минутная слабость, вызванная внезапным и катастрофичным началом войны, а также утратой управления со стороны командования. С этими людьми необходимо еще одно углубленное собеседование. Возможно, сейчас они уже жалеют о том, что совершили, и вот в этом случае им можно предложить искупить свою вину кровью, оказавшись на самом опасном участке будущего сражения. А если проявивший трусость ни о чем не сожалеет и ему ни капельки не стыдно за проявленный эгоизм – тогда с ним надо поступать по всей строгости советского закона и ставить к стенке. Между прочим, у них там за такое просто с позором списывают из боевого состава. Человек продолжает жить, но он как бы уже не совсем человек, а хуже какой-нибудь подколодной твари.
При этом я понимаю, что эта проверка была только началом, поэтому работу команды по фильтрации выходящих к нам окруженцев и бывших пленных желательно перевести на постоянную основу. В окрестностях Ивацевичей бродит еще много неприкаянных бойцов и командиров, да и такой лагерь военнопленных для нас тоже не последний. И всех этих бойцов и командиров, которые пока выпали из борьбы, для успеха операции необходимо присоединить к нашему отряду, а без проверки этого делать никак нельзя. И дело тут не только в «мутных» бойцах и командирах с пониженной боевой устойчивостью, но и в том, что среди новичков могут оказаться и настоящие враги, желающие проникнуть в наши ряды по заданию германской разведки. О таком меня предупредил генерал Болдин, в штаб к которому под видом советского майора ГУГБ НКВД попытался внедриться немецкий агент. Поэтому бдительность, бдительность и еще раз бдительность! Даже самая благопристойная морда старого вояки, а также шпалы, ромбы или звезды в петлицах не могут служить залогом того, что это действительно наш командир, выходящий из окружения, а не злобный враг, пытающийся проникнуть к нам под чужой личиной.