Утром дядя Горо принял гонца с письмом и весь день ходил мрачный: то дремал у очага, совсем как дедушка, то жевал ржаной хлеб с элем, но не хмелел. Мама ластилась к нему, как она это умеет — пыталась узнать, что было в письме. Только что, за ужином, дядя сдался и сообщил, что Абиальд — король Дорелии — умер, и теперь на трон взойдёт его сын.
«Ах, снова политика? — мама зевнула — наверняка намеренно. — Я-то думала — что-нибудь важное, Горо. Какое нам дело до Дорелии?»
Дядя обгладывал куриную ножку, поэтому ответил ей не сразу. Он ест неопрятно, и я всё чаще замечаю, как это не по душе маме. После смерти дедушки она реже сдерживается, и все слуги в замке, по-моему, уже поняли, что дяде Горо не стать их настоящим хозяином…
«Как сказать, Мора… Может, и никакого — если не учитывать Великой войны».
«Война закончилась».
«Неужели? Ты забыла, что меньше года назад дорелийцы взяли Алграм и подвинули границу ещё ближе к Реке Забвения? Это было не так уж далеко от нас, сестрица Мора. И кое-кто из знакомых мне рыцарей не вернулся с той битвы».
Я помню, как говорили о боях за крепость Алграм и как рвался туда дядя Горо. Дедушка не разрешил ему уехать — только пустил вербовщиков в наши деревни, чтобы они набрали для войска крестьян. Дядя умолял хотя бы бросить клич рыцарям, которые когда-то присягали нашему роду, но дедушка и это запретил.
«Эта война, будь она трижды проклята, уже забрала у меня двух сыновей! — кричал он тогда. Они думали, что я у себя, но я стояла за гобеленом у входа в зал для приёмов и всё слышала… Знаю, что подслушивать нехорошо; я просто не смогла удержаться. — Тоури отдали ей всё, что могли. Ни альсунгский король, ни наместник ни кровинки больше от меня не получат — клянусь на своём мече! И ты будешь жив, Гордигер — пусть эти твари займут хоть дюжину крепостей!..»
В общем, я могу понять, почему дядя Горо так встревожился из-за смерти дорелийского короля. Кто знает, что теперь будет?…
«Инген, сын Абиальда, давно кричал, что намерен прибрать к рукам Феорн, — сказал дядя маме, хотя она уже занялась какими-то распоряжениями по хозяйству и слушала его вполуха. — И больше никто не помешает ему».
«Так пусть Дорелия дерётся с Феорном, Горо… Всё лучше, чем с нами. Забудь об этом, — мама, проходя мимо, вырвала у дяди письмо. — Лучше бы ты присмотрел себе жену. И — прости — сменил наконец-то рубашку».
У дяди Горо покраснели лицо и шея — верный признак того, что мама напрасно добавила последние слова. Но она словно ничего не заметила. Пробежалась глазами по письму, одёрнула платье и вышла из зала.