Бедный флейтист. И всё-таки это здорово — быть менестрелем. Хотела бы я встретиться с его братом; вдруг и в Долине Отражений он тоже был, или в городе гномов — Гха'а?…
Сегодня мама подозвала меня к себе после обеда. «Ты очень грустная, Уна, — сказала она. — И бледная, как простыня. Что-нибудь случилось?»
Я ответила: нет. Не могу же я рассказать ей про свои кошмары? Она только зря встревожится.
И про то, как Бри прогнал меня три дня назад, тоже не могу.
«Вы не должны приходить сюда, миледи. И называть меня Бриан больше не должны». Мне стало так обидно, что я едва не расплакалась прямо там.
«Почему? Ведь это твоё имя», — сказала я.
«Потому что Вы — леди Тоури, а я — сын поварихи. Для Вас я Бри, миледи. Мы не можем быть друзьями».
Тогда мне казалось, что это полная бессмыслица… В общем-то, мне и сейчас так кажется. Но сейчас я понимаю, что этого следовало ждать. Бри должен был сказать мне это когда-нибудь. Хорошо, что он сам, а не его мать.
Я не рассказала маме ни о Бри, ни о кошмарах. Она и так выглядела обеспокоенной — а ещё почему-то немного раздражённой.
«По-моему, Уна, тебе просто нечем заняться. Эти твои дни и вечера в библиотеке… Ты испортишь зрение».
«Мне там нравится», — сказала я. На секунду стало страшно: вдруг мама не позволит мне вернуться сюда?… Я не забрала в свою комнату сборник легенд Кезорре, а дочитать его — это ведь просто… О, я обязательно дочитаю!
«Вижу, что нравится. Но тебе уже четырнадцать, Уна, и ты молодая леди… Пора подыскивать себе другие дела. Что-нибудь кроме копания в пыльных книгах».
Я молчала. Мама вздохнула и опустила ресницы — она всегда делает так, когда задумывается. Ни у кого, по-моему, нет таких красивых глаз, как у мамы.
Жаль, что у меня — не карие и не голубые, а какого-то нелепого цвета… Даже у тёти Алисии они светлее. «Как у ведьмы… Уна-колдунья — недурно звучит, а? Ну, или как нос милорда Горо навеселе. Синющие», — пошутил как-то Бри. Было забавно, но я не удержалась и ударила его кухонным полотенцем…
А впрочем, какая разница? Не стану больше писать о Бри.
«Ты не хочешь ещё раз попробовать вышивать? Или научиться играть на лире? Ты достаточно усидчива и, по-моему, справилась бы… Что скажешь?»
Что я могла ответить? Что слушать лиру мне по душе больше, чем играть на ней, даже в мыслях. Но я не решилась.
«Молчишь? Не хочешь, значит. Ах, Уна, ты растёшь дикаркой! — тут мама крепче сжала подлокотники кресла, а мне захотелось уйти. Мне всегда стыдно видеть, как она расстраивается из-за меня, но и уйти отчего-то всегда хочется. — Такого не должно быть — ты же такая красавица… И умница. Профессор Белми сказал мне, что ты делаешь успехи в математике, а всех королей Ти'арга знаешь наперечёт. Почему же ты у нас такая молчунья?»