А осенью любвеобильный братец выразил желание пригласить тётку в гости, при этом брал на себя все расходы! В то время как раз начинал совершать регулярные рейсы круизный лайнер «Михаил Лермонтов». А маршрут-то какой — Ленинград — Нью-Йорк — Ленинград. Картина маслом! Дело оставалось за малым — согласиться и ждать вызова. Но! Въевшийся за десятилетия совково-патриотический мусор и откровенное нежелание вылезать из привычного болота неожиданно превратили доброго и безвольного пожилого человека в решительную бескомпромиссную женщину. На все мои уговоры и увещевания, что я довезу тётю на такси к самому борту парохода, отправляющегося в другой мир, наталкивались на решительное «нет». Главным аргументом против поездки стала травмированная нога. Мечталось, что для меня, как сопровождающего и, в общем-то, не постороннего человека, тоже найдётся приглашение. Скорей всего, с моим личным делом, никуда бы не отпустили (а, может, и наоборот). Но, как говорится, мечтать не вредно.
Пришлось отказаться, ссылаясь на состояние здоровья, принять столь лестное предложение. Когда я писал ответ, то долго подбирал выражения, чтобы не оттолкнуть родственников и уверить их в нашей бесконечной любви. В начале семидесятых, «нобелевский» родственник по приглашению Академии Наук в составе американской делегации, приезжал в Москву, затем в Ленинград. Тётушка с ним встречалась, я — нет. Да, жизнь могла бы измениться, но судьба распорядилась иначе. Вместо халявного путешествия в другую страну, весьма вероятного невозврата и статуса беженца, я загремел в армию.
Осенью я прошёл призывную комиссию и был признан годным. Первая контрольная явка состоялась в начале ноября. В училище показал повестку и оформил увольнение с работы, все родственники предупреждены, вещи собраны. Но в тот день нас отпустили из военкомата и выдали предписание на 19 ноября. Время «чемоданного настроения» протекало в вялом бытовом пьянстве и улаживании личных дел. У меня была девушка, с которой предстояло расстаться. Этот факт в купе с предстоящей и неведомой армейской жизнью явно не подымал настроение. По договорённости с Леней Майоровым весь мой коллекционный винил переходил к нему на сохранение. Жить я переехал на Торфяную и в назначенный день приплёлся к военкомату Ждановского района на улице Шамшева.
Сколько раз я видел в отечественных фильмах радостных и бравых призывников, заплаканные глаза красивых девчонок и просветлённые лица родителей и друзей. Пышные проводы под звуки оркестра и прочие патриотические красивости. В нашем случае это выглядело иначе: вышел военком, провёл перекличку. Помятая, полупьяная разношёрстная масса, спотыкаясь и выкрикивая непечатные реплики, всосалась в обшарпанный автобус. На улице жидкая толпа провожающих вяло колыхалась и махала руками. Оркестр в этот день отсутствовал, а обычная ленинградская сырая хмарь дополняла картину похмельной депрессии и безысходности. Тронулись. Большинству призывников стало скверно, единственным развлечением были разговоры и разглядывание привычных силуэтов городских зданий.