За всё время простаивания в бухте близлежащие берега так и оставались нелюдимыми – аборигенов в этой глуши не заметили. Что немудрено. Поглядывали и в сторону моря, где так же было пустынно и ни намёка на дымы кораблей.
Однако, веря каким-то смутным предчувствиям, Насияма приказал потушить любые огни, но почему-то не решился зарядить орудия. В ночь на судне дежурила лишь вооружённая винтовками вахта.
* * *
Шли на двух «зодиаках», посчитав, что дутые резиновые обводы лодок не будут стучать о борт «Мару» при швартовке. Движки, дабы тише гудели, по-простому укутали одеялами, прикрыв сверху водонепроницаемыми чехлами от брызг.
Температура воздуха выдувала встречные «минус один-два», смаргивая ветреную слезу, а потому лица не стали мазать тактическим раскрасом, натянув всё те же маски-вязанки с прорезями для глаз.
Туман опять не давал воспользоваться «ночниками», но в наличии был тепловизор, пусть единственный, но и этого было достаточно, чтобы «увидеть» в темноте японское судно – по выхлопу из топок, по испарениям из утробы-«котельного»… пока лишь мутными пятнами на детекторе, но вскоре стала угадываться дымовая труба, а из открытых люков буквально «сочилось» внутреннее тепло судна.
* * *
Снилась весна, предгорья Фудзиямы… едва раскрывшиеся почки сакуры, на которые уже зарились проснувшиеся после зимней спячки пчёлы, изнывающим голодом зудя над низкорослыми деревьями.
К этим звукам добавилось мерное хлюпанье воды, доносящееся сквозь стенку борта, и Насияма Якусити понял, что окончательно проснулся.
А пчёлы гудели.
«Это из машинного? – совсем ещё не тревожась, подумал капитан. – Скорее – да».
Привкус сакэ во рту, что принял перед сном, был неприятен. Но вопреки этому, присев на койке, Якусити долил остатки из бутылки и, морщась, опрокинул неожиданно колючую жидкость в рот.
«Зуд пчёл» не прекращался.
Слух у Насиямы всегда был идеальный. Ещё молодой и увлекающийся, а затем стареющий и прихварывающий отец всегда держал в доме птиц. Их щебетание и пение обогащало восприятие звуков, делая детский слух маленького Якусити пластичным и утончённым.
Рука нашарила на столе пачку папирос. В другой раз покурил бы прямо в каюте, но сейчас решил подняться на палубу. Всё же показалось, что зудящий звук идёт снаружи – его впускал забытый полуоткрытым иллюминатор, задувая стылым наружным воздухом. Ёжась от холода, накинув непромокаемый плащ прямо на нательное белье, нахлобучив фуражку, капитан вышел из каюты.
* * *
Тёмный массив ещё практически невидимого парохода медленно приближался. Ни на палубе, ни на мостике и ниже – застеклённой ходовой рубке, никого не видно.