Только вот зафиксированный выброс беспорядочной непереводимой морзянки, в котором сразу угадывалась чья-то намеренная постановка помех, был уж совсем подозрительным.
А тут ещё и совершенно дурная погода – в такие туманы русские вполне могли проскочить незамеченными.
Шквалистый ветер настиг «Маншю-Мару» к середине ночи.
У страха глаза велики (даже у узких азиатских), но впотьмах под проливным дождём Насияма оценивал шторм по шкале Бофорта не меньше чем в девять баллов.
После трёх часов болтанки в «машинном» полезли болячки – последний ремонт в Нагасаки, видимо, оказался не очень качественным. Более того, от качки один из котлов сдвинулся с места, и пароход уже не мог выдавать паспортные узлы.
А ещё через час ход вообще едва поддерживали. Пятитысячетонный вспомогательный крейсер неумолимо тащило вместе со штормом в сторону материка. И когда в блуждающем луче проже́ктора сигнальщики увидели темнеющий скалами берег, все подумали: «Это конец!»
Но волей богов глаз «мару» вывел несчастное судно и смертельно вымотанный экипаж в тихую бухту25.
Скинули якоря, став на крупной зыби, закрепившись, уверившись в безопасности.
Скинули с плеч «гору долга», временно позабыв ритуалы и кодексы, получив свою маленькую вечность для передышки. Всего лишь до утра.
К утру шторм отгремел.
Подобно старому ворчуну, страдающему одышкой, он всё ещё проявлял своё обессилевшее недовольство… там, за грядой скал и сопкой мыса, закрывших бухту и истрёпанное судно от ветра и мощных океанских волн.
Капитан 2-го ранга Насияма не требовал от команды – набранных с разных судов обычных каботажников самурайской самоотдачи, тем не менее не забывая и про тот самый «долг, что тяжелее горы»26.
С рассветом кинули все наличные силы на послештормовое восстановление судна, и уже к вечеру практически всё было закончено.
Всё, что смогли. Всё, что можно было сделать не в условиях портовых мощностей.
Телеграфист, наконец настроив свою тонкую аппаратуру, готов был выйти в эфир, но Насияма посчитал, что они слишком далеко от дозорных позиций отряда.
А ещё, доверяясь своей интуиции, остерегался быть услышанным не теми, кем надо, рассчитывая выйти на поиск «русских» и «своих» на следующее утро. Сейчас же разрешил экипажу после авральных работ расслабиться. В том числе выдав на поздний ужин сакэ, из своих расчётов и соображений.
Сумеречный туман опустился на бухту, растворив звук вечерних склянок, придавил гул из открытых люков кочегарки и посапывание стравливаемого пара… буквально срезав, оборвав день за несколько неуловимых минут.