Навели заведомо всё, что было по борту, и даже носовая башня главного калибра уставилась в ожидаемую темноту, естественно без приказа на открытие огня.
Рожественский услышал, как Игнациус начал ему что-то говорить, но его голос потонул в многоголосье орудий.
Били меньшим калибром, стараясь смести настройки и антенны, и-и-и-и!!!
…И заплясало в пятнах света, во вспышках орудий сполохами частых попаданий, заклубилось хаосом ночи, дыма и огня!
Лучи прожекторов забивались пороховым выхлопом собственных выстрелов. Посудину раздёргало на фрагменты, но это лишь казалось – дымину сносило в сторону, снопы света прорезались, освещая цель… та стояла на воде, целёхонькая, и только-только занялись первые пожары, выедая надстройки, торчащую кособоко мачту.
Артиллерийский офицер зафиксировал всплески перелётов. Ни одного недолёта. Что немудрено. Несколько снарядов вмазали в высокий полубак.
Японцы словно и не попытались дать какой-то спасительный ход своему судну.
Вдобавок таки рявкнули им под корму шестидюймовки, наверняка разворотив румпельное и дейдвудное отделения.
И тонуть вспомогач, вопреки опасениям Рожественского, не спешил.
Сидящие там, внизу, в радиорубке телеграфисты доложили, что работу чужого передатчика не зафиксировали. И понятно, что её уже не будет, после такой дробилки. Стрельба захлебнулась адмиральским окриком.
Удивительно, но видимо ошеломлённые, застигнутые врасплох японцы не сделали ни единого ответного выстрела. Впрочем, в первоначальной неразберихе этих вспышек могли и не заметить, но в броненосец точно ничего не прилетало.
«Суворов» выписывал неторопливую циркуляцию сужающимся радиусом, удерживая в ярком световом пятне избитого несчастного, которого и противником-то не назовёшь – не те весовые категории.
Несмотря на приказ задробить стрельбу, какие-то ухари снова стали палить.
Рожественский выматерился:
– Прекратить стрельбу! Мать их так, разэдак! Мажут косорукие… с такого-то расстояния.
Скороговоркой заорал в переговорное устройство артофицер.
Наконец тявкающая где-то там, в районе юта, пушчонка заткнулась.
«Мару» горел. В воду прыгали люди. Подле борта даже виднелась чудом уцелевшая шлюпка, принимавшая людей из воды.
– Всё, – намеренно будничным голосом сказал адмирал, – пусть шлюпка отойдёт на безопасное расстояние, и топите это корыто. Пленных на борт.
Им уже семафорили «плыть к броненосцу». Но те и сами понимали, что другого спасения в холодных водах не будет, направив шлюпку к нависающему невдалеке тёмному силуэту, спеша, словно боясь, что их оставят тут – вёсла в свете прожектора мелькали белыми рёбрами вверх-вниз, шлёпаясь всплесками в воду.