После окончания войны все заводы по производству синтетических видов топлива были закрыты и вывезены в качестве репараций. Один из них ты видишь. Всего вывезли восемь. Так, во всяком случае, мне рассказывали химики. Аналогичный завод работал до начала пятидесятых в Освенциме. Куда делся потом, понятия не имею.
— А почему же не запустили, если так все здорово?
— Не знаю, Виктор. Спроси чего-нибудь полегче. Оборудование это смонтировали в 51–52 годах, соблюдая режим строгой секретности. Если монтировали, стало быть, думали запустить.
— А потом?
— Потом, видать, что-то не срослось — вздохнул Фролов. — Думаю из-за того, что Сталин к тому времени ушел от нас. Сначала пришла команда все законсервировать. Потом пришел приказ порезать оборудование на металл, но тот приказ быстро отменили. Даже к работам толком не успели приступить. Потом вновь велели законсервировать, и как будто забыли.
— И это все при том, что до открытия тюменской нефти Союз испытывал отчаянную нужду в нефтепродуктах! — возмутился Виктор. — Приходилось даже возить нефть из-за границы, что старались не афишировать. Сидя на озерах синтетического бензина! Высочайшего качества масел! Пищевых жиров! Аммиака! На сколько, Егор Васильевич, в долине уголька хватит?
— Говорил уже, — как о чем-то давно отболевшем, буднично сообщил Фролов. — На века. И по всей стране так. Бурый уголь много где есть.
— Может, катализаторы дорогие или редкие? — предположил Виктор.
— Ага, — саркастически хмыкнул Егор Васильевич. — Железная окалина. Исключительно редкий и дорогой ингредиент. Фишер с Тропсом экспериментировали с торием, но оно получалось ненамного лучше, разве что стало возможным вести реакцию при менее жестких условиях. Впрочем, они и так не запредельны 300 атмосфер и 420 градусов. С торием можно работать при 250 атмосферах. В общем, выигрыш небольшой. Так, по крайней мере, в учебниках написано.
— Так что, — бешено сузил зрачки Вояр, и медленно сказал, тщательно подбирая слова, — следует понимать, что ради прибылей Стандарт Ойл и Арамко наши дорогие руководители, верные ленинцы и пламенные марксисты были готовы на все уже давным-давно?
— Так многие говорили, ты не первый, — пожал плечами Егор Васильевич, — кто бы знал, Витя, сколько и чего вывозили под видом интернациональной помощи…
— Вам откуда знать? Вы же, вроде как, хлебопашествуете.
— Я, Витя, почти тридцать лет был депутатом Верховного Совета, с разными людьми общался, в комиссию по Госрезерву входил. — с тем же безразличием ответил Фролов. — Зерно от нас тоже вывозили. Помимо всего остального. Когда хлеба в Новочеркасске не было. Но негры его не получали. Такие дела, Витя.