Наконец княгиня, как будто оправясь от смущения, сказала:
— Вы упрекали меня, любезный князь, что я отклонила предложение ваше жениться на мне тайно, в Бердичеве. Я не отклонила вашего предложения, а только силою рассудка преодолела собственное желание. Вы знаете, что многие наши магнаты предлагают мне руку и сердце. Отказать им я не смею теперь, потому что отказом вооружила бы их противу себя и лишила партию нашу сильнейшей подпоры, а вверить тайну брака нашего не смею никому, опасаясь измены. Патер Заленский, которого вы хотели употребить в сем деле, более всех мне подозрителен. Образчик его верности вы уже видели в Батурине, когда вы захватили в своем доме разбойника из шайки Палеевой!..
— Ваша правда, что иезуиту нельзя ни в чем верить; но разве для вас не довольно одного обряда, по правилам нашей греческой церкви?
— Вам известны правила нашей веры: вне римско-католической церкви нет спасения, следовательно, никакой иноверческий обряд не может быть признан законным и священным… На что эти богословские прения теперь, когда чрез несколько недель мы можем обвенчаться явно, в присутствии двух королей! Дело уже в конце…
— В начале только, любезная княгиня, в начале! — примолвил Мазепа с горькою улыбкой.
— Говоря, что дело близко конца, я разумею только соединение ваше с Карлом, хотя и не сомневаюсь в полном и скором успехе войны, ибо король Станислав, мой родственник, получил достоверное известие, что в самой России уже созрел заговор, имеющий целью возведение на престол Алексея, сына царя Петра, и что русские ждут только, чтоб вы показали пример…
— А! вы и это уже знаете! А кто вам сообщил это известие? — спросил Мазепа. — Я сам только третьего дня получил оное.
— Какая-то женщина, мне вовсе незнакомая, которая находится с давнего времени в связях с родственником моим, королем Станиславом…
— Проклятая жидовка! — проворчал про себя Мазепа и потом, обратясь к княгине, сказал нежно: — Зачем нам смешивать любовь с политикой? Быть может, первая пуля на поле брани сокрушит мои надежды и ожидания… Княгиня! Если страсть моя стоит награды, вознеситесь превыше всех предрассудков… — Он замолчал и, обняв одной рукою княгиню, а другою пожимая ее руку, страстно смотрел ей в глаза и трепещущими устами ловил ее уста. Княгиня, при всем кокетстве своем и при всем самоотвержении в политических интригах, едва могла скрыть отвращение свое к ласкам сладострастного старца, который, забывшись совершенно, тянул ее к себе, бормоча что-то невнятное.
Внезапно вскочила она с места, вывернувшись из объятий Мазепы, как выскользает угрь из рук рыболова.