Тут размышления Тольского были прерваны неожиданным приходом Джимковского; он был бледен и чем-то сильно взволнован.
-- Что случилось, Джимковский? -- с тревогою спросил Тольский.
-- Большая беда, пан, большая! Ваша кралечка, пан...
-- Что, сыщики ее нашли?
-- Нет, нет, ну где им найти; я любого сыщика проведу и выведу, да они ко мне и не заглядывали. Кралечка ваша, пан, сбежала.
-- Как, как ты сказал? -- меняясь в лице, громко крикнул Тольский. -- Как сбежала?
-- А прах ее знает, как! Может, ей сам сатана помог. Нынче утром вхожу в горенку, где дивчина сидела, а ее и след простыл... Только я не виноват, вельможный пан, совсем не виноват. Я ее хорошо стерег, очень хорошо; говорю, видно, ей сам сатана помог сбежать, и ключ от ее комнаты у меня был.
-- Как же она сбежала, если была заперта? Все, все пропало, все порушилось! Да знаешь ли ты, безмозглая башка, что ты сделал? Рассказывай, как это случилось!
-- Ой, пан, да не кричите же так!
-- Так ты, кажется, задумал отделаться от меня шуточками; говори, дьявол, а не то убью тебя, как собаку. -- И Тольский, быстро сняв со стены пистолет, взвел курок.
-- Ой, ой, пан, положите пистолет, я все вам скажу, все, только уберите пистолет. Вы привезли дивчину, я при вас же запер ее в мезонин и ключ взял себе. Для услуг к ней была приставлена Афроська, девка глупая, но преданная мне; она носила вашей полоняночке обед и ужин, а на ночь я сам запирал ее и ключ брал себе. Утром опять же сам к ней в горницу входил и спрашивал, не нужно ли чего. Сегодня утром поднимаюсь в мезонин, дверь заперта. Отпираю, вхожу и глазам своим не верю: дивчины нет, как сквозь землю провалилась.
-- Как же это? Дверь заперта, а ее нет! Что-то загадочно. Как же могла она выйти?
-- Думается мне, милый пан, дивчина -- колдунья или ведьма.
-- А я без думы скажу, что ты -- дурак безмозглый. Из твоих людишек кто-нибудь выпустил ее.
-- Помилуйте, пан, ведь ключ-то был при мне.
-- Дурак! Разве ключ нельзя подобрать?
-- Как же подобрать, пан? Да кто будет подбирать?
-- Довольно! Ты, пан Джимковский, не выполнил условия. Я сказал тебе, что ты ответишь головой за дивчину... Ты не сберег ее и должен умереть...
-- Как, как умереть?! Не пугайте меня, пан!
Толстое, круглое лицо поляка то бледнело, то покрывалось красными пятнами, голос дрожал, язык заплетался: он знал, что за человек Тольский.
-- Я тебя, пан, пугать не стану, а только застрелю, -- совершенно невозмутимым тоном произнес Тольский, прицеливаясь в поляка.