-- Ступай на все четыре стороны! -- выпуская Настю, как-то ехидно промолвила немка.
Калитка за ней захлопнулась, и Настя очутилась на свободе.
-- Боже, благодарю Тебя! -- с чувством проговорила она и перекрестилась.
Молодая девушка огляделась: местность была ей незнакома; она не знала, куда ее привезли и где держали взаперти.
-- Пойду прямо, авось куда-нибудь выйду, -- проговорила Настя и отправилась прямо по Пресне.
Ночь стояла темная. Настя шла по незнакомым улицам, робко оглядываясь по сторонам. Вокруг было пусто: направо и налево тянулись одноэтажные деревянные домишки и нескончаемые заборы; ни одной живой души не попалось ей навстречу.
Так дошла Настя до Пресненского моста, поднялась на гору и вышла на Малую Никитскую. Эта улица была уже знакома Насте, и она зашагала по ней смелее.
Наконец она подошла к родному дому и принялась стучать в запертые ворота.
Заспанный дворовый сторож, узнав голос Насти, отпер калитку и радостно воскликнул:
-- Барышня, голубушка, вы ли это?
-- Я, я, Иван. Что, папа дома?
-- Дома, барышня-голубушка, дома.
-- Чай, спит?
-- Уж где! До сна ли барину? По вас все тужит. Вон в оконце ихней горенки огонь виднеется, стало быть, не спит.
Майор Луговой и на самом деле не спал. О сне и речи быть не могло: он исстрадался и нравственно и физически. Не прошло двух суток, как похитили его дочь, а он уже сильно изменился: похудел, как-то осунулся, сгорбился, не дотрагивался ни до еды, ни до питья. Мучительная неизвестность заставила его переменить свой нрав, дотоле сварливый, и стать совершенно другим человеком: ни упрека, ни даже грубого слова не слыхали дворовые за то, что дали увезти барышню.
"Была дочка, единственная утеха, для которой я на свете жил, и ее теперь нет со мной! Где она, что с ней, про то ведомо одному Богу. Настюшка, голубушка, где ты, моя сердешная? Откликнись, подай голосок! Не пережить мне этого несчастья. Я не ропщу, да и роптать не смею: по делам и наказание мне послано..." -- таким мыслям предавался старый майор, сидя ночью в своем кабинете.
Он не слыхал, как стучали в ворота, до него донесся только стук в сенях.
"Стучат? Кто бы это мог быть? Может, из дворовых кто-нибудь? Да что же это Савелий не отпирает? Разоспался старик!" -- подумал Луговой и, разбудив камердинера, приказал узнать, кто там явился.
-- Кто стучит? -- через закрытую дверь спросил Савелий Гурьич.
-- Я, я, отпирайте! -- сказала Настя.
Старик узнал ее по голосу и радостно воскликнул:
-- Как? Неужели это вы, барышня?