"Такъ; но она все прибрала въ свои руки, а на васъ дядюшка очень гнѣвается."
-- За что? Чѣмъ могъ я надосадить ему?
"Онъ изволилъ еще прежде говорить, что вы совсѣмъ его забыли, и давно не писали."
-- Какъ не писалъ? Напротивъ: отъ него не получилъ я отвѣта ни на одно письмо мое; но, видно, почтенная тетушка все это обработала!-- "Притомъ же она сказывала ему, что будто ваше имѣніе за долги назначено въ продажу; это еще пуще его взбѣсило. Онъ пошелъ видно весь въ отца -- сказалъ дядюшка. Тотъ промотался, и сынокъ, видно, такой-же негодяй; но нѣтъ, я этому моту ничего не оставлю -- прибавилъ онъ съ досадою.-- Марѳа Лаврентьевна съ тѣхъ поръ чаще стала ѣздить къ намъ, а со времени болѣзни барина совсѣмъ переселилась. Я самъ слышалъ, какъ она при мнѣ изволила говоритъ, что дядюшка отдалъ ей все по духовной, а вамъ ничего отказано не будетъ."
Какъ громомъ пораженъ былъ Аглаевъ сими словами. Между тѣмъ слуга пошелъ докладывать объ его пріѣздѣ. Онъ слышалъ, это Марѳа Лаврентьевна громогласно приказывала объявишь, это дядюшка почиваетъ, и принять его не можетъ. Но въ тоже время Аглаевъ услышалъ стукъ отъ упавшей чашки, или стакана. Дядя его, какимъ-то дикимъ, невнятнымъ голосомъ, ворчалъ и бранился за неосторожность. Послѣ сего, увѣрясь, что старикъ не спитъ, Аглаевъ вошелъ прямо къ нему въ комнату.
Не смотря на то, что Аглаевъ всегда былъ равнодушенъ къ своему дядюшкѣ, и послѣдняя несправедливость давала ему все право быть на него въ негодованіи,-- онъ приведенъ былъ въ ужасъ и состраданіе зрѣлищемъ, которое ему представилось.
Въ большихъ креслахъ, сидѣлъ умирающій, разслабленный старикъ, кругомъ обложенный подушками; ноги его покрыты были нагольнымъ тулупомъ; большой калпакъ, изъ козьей шерсти, и замаранный, изодранный шлафрокъ, составляли всю его одежду; глаза его потускнѣли, нижняя губа совсѣмъ отвисла; все возвѣщало, что хотя осталось еще въ немъ нѣсколько физическихъ силъ, но морально онъ уже не существовалъ. Глаза его обратились было на Аглаева; но видно было, что онъ не узнавалъ его; вскорѣ потомъ отвернулся онъ, и быстро смотрѣлъ на Мароу Лаврентьевну, и на слугу, ворчалъ имъ что-то невнятное, и, какъ замѣтно было, сердился за то, что самъ уронилъ кружку съ питьемъ, которую хотѣлъ поставить на столъ, бывшій подлѣ самыхъ его креселъ.
Марѳа Лаврентьевна подвинула еще ближе къ нему столъ, налила кружку, и подала ему выпить. Онъ успокоился, глядѣлъ на всѣхъ, но, какъ видно было, никого не узнавалъ, и ничего не понималъ. Въ это время Марѳа Лаврентьевна напала на Аглаева, "Что вамъ угодно? Зачѣмъ пожаловали сюда? И такъ уже хорошимъ поведеніемъ своимъ вы огорчили дядюшку, вы причиною его болѣзни, и теперь ваше присутствіе можетъ сдѣлать ему большой вредъ." -- Тушъ вошелъ Докторъ.-- "Самъ Карлъ Ивановичъ вамъ тоже подтвердитъ. "-- Что такое?-- спросилъ Докторъ.