Бледное лицо и измученные глаза. Такой маленький и беззащитный! Рыцарь? Нет, это в прошлом, в мрачном Замке из лилового гранита Великих Гор: и кнут остался там, и надменные Лорды, и он не Рыцарь, а обычный мальчишка-бродяга. Волосы спутались в нечёсаную жёлтую кудельку, губы потрескались, руки, плечи и грудь в кровоточащих царапинах, грязных потёках пота и красных пятнах ожогов. Скоро кожа вздуется пузырями и облезет. Да ему и сейчас несладко: всё горит, как от того кнута…
— Прости, — едва разлепляя губы, пробормотал он незнакомым хриплым голосом, — я… встану…
Вилу отчего-то захотелось плакать.
— Не надо, — он постарался изобразить улыбку. — Идти слишком жарко, отдохнём немножко, место подходящее. Трава высокая. Я сделаю навес, вроде шалаша, — его руки уже поспешно обрывали вокруг Энтиса стебли. — Я быстро. Пить хочешь?
Идиотский вопрос. Я бы на его месте нашёл, что ответить!
Он протянул другу отощавшую флягу:
— Допивай.
— Нет. — Энтис с явным усилием мотнул головой: — Это твоя. Нечестно.
Вил выдернул зубами пробку и выплюнул её в ладонь.
— Пей. Или я её вылью тебе на волосы. И будешь слизывать капельки.
Он сплетал травинки, вспоминая мамины уроки, а Энтис допил воду и заснул. И хорошо: в хлипком шалашике надо лежать неподвижно, чтоб не обвалить сооружение себе на голову… Вил вытер о штаны изрезанные травой ладони и заполз под навес. И — снова в эллин. Камни и цепи были раскалёнными, солнце стояло в зените, а ему ни шляпы, ни единой тряпочки не оставили. Он умирал от жажды, а воду подносили, касались чашкой губ и со смехом убирали, не давая сделать ни глотка, он молил и плакал… и проснулся. Щёки были мокрые от слёз. Он невесело усмехнулся: даже во сне не вышло притвориться храбрым и мужественным! Ещё хуже, чем в жизни: тут не только тело было обнажённым, как в эллине давеча, но и душа — беспомощная, слабая. Гордость вместо силы; а гордость — тот же страх: боишься презрительных насмешек больше, чем боли. А ради спасения Лили полез под кнут — тоже из страха: за последнюю ниточку, связывающую с мамой. Отчаяние, а не храбрость! А когда боль становится очень сильной, даже гордости не остаётся. Одна беспомощность и слёзы.
— Видишь? — тихонько сказал он. Энтис, словно в ответ, застонал во сне. — Вот тебе Путь Круга: жара, жажда, боль и грязная одежда. А я всегда в таком кругу, как в ловушке, и у меня нет Замка, куда можно воротиться, отмыться и всё позабыть. А у меня ещё люди. Хуже всего остального. Но ты на своём Пути ничего не узнаешь о людях. И хорошо, хватит с тебя и степи! Жизнь не в Замке жестокая, Рыцарь.