— Вам достаточно светло? — спросил Фердинанд.
Булочник не ответил.
Фердинанд подошел к мольберту и слегка повернул его. Потом он отошел назад и кивком головы пригласил меня в маленькую комнату рядом с мастерской.
— Вот уж чего никак не ожидал, — сказал он удивленно. — Скидка подействовала на него. Он рыдает…
— Всякого может задеть за живое, — ответил я. — Но с ним это случилось слишком поздно…
— Слишком поздно, — сказал Фердинанд, — всегда все слишком поздно. Так уж повелось в жизни, Робби.
Он медленно расхаживал по комнате.
— Пусть булочник побудет немного один, а мы с тобой можем пока сыграть в шахматы.
— У тебя золотой характер, — сказал я.
Он остановился.
— При чем тут характер? Ведь ему все равно ничем не помочь. А если вечно думать только о грустных вещах, то никто на свете не будет иметь права смеяться…
— Ты опять прав, — сказал я. — Ну, давай — быстро сыграем партию.
Мы расставили фигуры и начали. Фердинанд довольно легко выиграл. Не трогая королевы, действуя ладьей и слоном, он скоро объявил мне мат.
— Здорово! — сказал я. — Вид у тебя такой, будто ты не спал три дня, а играешь, как морской разбойник.
— Я всегда играю хорошо, когда меланхоличен, — ответил Фердинанд.
— А почему ты меланхоличен?
— Просто так. Потому что темнеет. Порядочный человек всегда становится меланхоличным, когда наступает вечер. Других особых причин не требуется. Просто так… вообще…
— Но только если он одинок, — сказал я.
— Конечно… Час теней… Час одиночества… Час, когда коньяк кажется особенно вкусным.
Он достал бутылку и рюмки.
— Не пойти ли нам к булочнику? — спросил я.
— Сейчас. — Он налил коньяк. — За твое здоровье, Робби, за то, что мы все когда-нибудь подохнем!
— Твое здоровье, Фердинанд! За то, что мы пока еще землю топчем!
— Сколько раз наша жизнь висела на волоске, а мы все-таки уцелели. Надо выпить и за это!
— Ладно.
Мы пошли обратно в мастерскую. Стало темнеть. Вобрав голову в плечи, булочник все еще стоял перед портретом. Он выглядел горестным и потерянным в этом большом голом помещении, и мне показалось, будто он стал меньше.
— Упаковать вам портрет? — спросил Фердинанд.
Булочник вздрогнул.
— Нет…
— Тогда я пришлю вам его завтра.
— Он не мог бы еще побыть здесь? — неуверенно спросил булочник.
— Зачем же? — удивился Фердинанд и подошел ближе, — Он вам не нравится?
— Нравится… но я хотел бы ненадолго оставить его здесь…
— Не понимаю.
Булочник умоляюще посмотрел на меня. Я понял: он боялся повесить портрет дома, где жила эта чернявая дрянь.
Быть может, то был страх перед покойницей.
— Послушай, Фердинанд, — сказал я, — если портрет будет оплачен, то его можно спокойно оставить здесь.