— Да заткнись ты! — прервал я его, потому что этой рюмкой он попал мне прямо в открытую рану.
— А руки, — продолжал он, не обращая на меня внимания, — тонкие, длинные руки, как у мулатки. Уж в этом-то Готтфрид знает толк, можешь мне поверить. Святой Моисей! Вдруг, нежданно-негаданно встречается девушка что надо — красивая, естественная, а главное — умеющая создать определенную атмосферу… — На мгновение он остановился. — А ты-то вообще понимаешь, что это такое — атмосфера? — добавил он.
— Воздух, который накачивают в баллоны, — угрюмо заявил я.
— Ну конечно! — сказал он с выражением жалости и презрения. — Конечно же, воздух! Атмосфера — это ореол, излучение, тепло, таинственность — все, что одушевляет красоту и делает ее живой… Впрочем, с кем это я говорю… Испарения рома — вот твоя атмосфера…
А теперь перестань, а то как бы я не уронил что-нибудь на твой черепок, — буркнул я.
Но Готтфрид говорил и говорил, и ничего я ему не сделал. Ведь он не знал ничего о том, что произошло, не знал, что каждое его слово задевает меня за живое. Особенно насчет выпивки. Я уже как-то преодолел эти мысли и начал утешаться. А Ленц взворошил во мне все это заново. Он без умолку продолжал расхваливать эту девушку, и вскоре мне стало казаться, будто я и впрямь безвозвратно потерял что-то редкостно прекрасное.
* * *
Около шести вечера, все еще в расстроенных чувствах, я пошел в кафе «Интернациональ» — мое давнишнее убежище. Ленц лишний раз дал мне это почувствовать. В зале, против моих ожиданий, царило большое оживление. На стойке пестрели блюда с тортами и кексами, а плоскостопый Алоис проковылял мимо меня с большим подносом, уставленным кофейной посудой, и скрылся в заднем коридоре. Я остановился. Почему сегодня кофе подается не в чашках, а в кофейниках? Вероятно, какое-то общество или союз затеяли грандиозную пирушку и, следовательно, под столиками уже валяются упившиеся гости.
Но хозяин кафе объяснил мне, в чем дело. Сегодня в большом отдельном кабинете друзья чествуют Лилли — подружку Розы. Я хлопнул себя по лбу. Как же я мог забыть. Ведь и меня пригласили на это торжество, — единственного из всех мужчин, как мне многозначительно сказала Роза. Гомосексуалиста Кики, который тоже присутствовал, можно было не считать. Я поспешно вышел из кафе и купил букет цветов, ананас, погремушку и плитку шоколада.
Роза встретила меня с улыбкой великосветской дамы. На ней было черное платье с вырезом, и она царственно восседала во главе стола. Ее золотые зубы сверкали. Я справился о здоровье ее малышки и передал для девочки целлулоидную погремушку и шоколад. Роза просияла от удовольствия.