Я взглянул на него, не веря своим глазам: он смеялся от души! Не теряя ни секунды, я ударил по той же струне:
— Господин Блюменталь, позвольте мне кое-что уточнить. Для женщины это не болтовня. Это комплименты, которые в наше жалкое время, к сожалению, слышатся все реже. Женщина — это вам не металлическая мебель; она — цветок. Она не хочет деловитости. Ей нужны солнечные, милые слова. Лучше говорить ей каждый день что-нибудь приятное, чем всю жизнь с угрюмым остервенением работать на нее. Это я вам говорю. Тоже доверительно. И, кстати, я не делал никаких комплиментов, а лишь напомнил один из элементарных законов физики: синий цвет идет блондинкам.
— Хорошо рычишь, лев, — сказал Блюменталь. — Послушайте, господин Локамп! Я знаю, что могу запросто выторговать еще тысячу марок…
Я сделал шаг назад. «Коварный сатана, — подумал я, — вот удар, которого я ждал». Я уже представлял себе, что буду продолжать жизнь трезвенником, и посмотрел на фрау Блюменталь глазами истерзанного ягненка.
— Но, отец… — сказала она.
— Оставь, мать, — ответил он. — Итак, я мог бы… Но я этого не сделаю. Мне, как деловому человеку, было просто забавно посмотреть, как вы работаете. Пожалуй, еще слишком много фантазии, но все же… Насчет «Майера и сына» получилось недурно. Ваша мать — еврейка?
— Нет.
— Вы имели отношение к готовой одежде?
— Да.
— Вот видите, отсюда и стиль. В какой отрасли работали?
— В душевной, — сказал я. — Я должен был стать школьным учителем.
— Господин Локамп, — сказал Блюменталь, — почет вам и уважение! Если окажетесь без работы, позвоните мне.
Он выписал чек и дал его мне. Я не верил глазам своим! Задаток! Чудо.
— Господин Блюменталь, — сказал я подавленно, — позвольте мне бесплатно приложить к машине две хрустальные пепельницы и первоклассный резиновый коврик.
— Ладно, — согласился он, — вот и старому Блюменталю достался подарок.
Затем он пригласил меня на следующий день к ужину. Фрау Блюменталь по-матерински улыбнулась мне.
— Будет фаршированная щука, — сказала она мягко.
— Это деликатес, — заявил я. — Тогда я завтра же пригоню вам машину. С утра мы ее зарегистрируем.
Словно ласточка полетел я назад в мастерскую. Но Ленц и Кестер ушли обедать. Пришлось сдержать свое торжество. Один Юнн был на месте.
— Продали? — спросил он.
— А тебе все надо знать, пострел? — сказал я. — Вот тебе три марки. Построй себе на них самолет.
— Значит, продали, — улыбнулся Юпп.
— Я поеду сейчас обедать, — сказал я. — Но горе тебе, если ты скажешь им хоть слово до моего возвращения.
— Господин Локамп, — заверил он меня, подкидывая монету в воздух, — я нем, как могила.