— Ты все еще на своей хорошей работе? — спросила она.
Я кивнул.
— Да, матушка. Теперь я зарабатываю хорошо.
— Смотри не потеряй место.
— Постараюсь, матушка.
Я пришел домой. У парадного стояла горничная Фрида. Сам Бог послал мне ее.
— Вы очаровательная девочка, — сказал я (мне очень хотелось быть хорошим).
Она скорчила гримасу, словно выпила уксусу.
— Серьезно, — продолжал я. — Какой смысл вечно ссориться, Фрида, жизнь коротка. Она полна всяких случайностей и превратностей. В наши дни надо держаться друг за дружку. Давайте помиримся!
Она даже не взглянула на мою протянутую руку, пробормотала что-то о «проклятых пьянчугах» и исчезла, грохнув дверью.
Я постучал к Георгу Блоку. Под его дверью виднелась полоска света. Он зубрил.
— Пойдем, Джорджи, жрать, — сказал я.
Он взглянул на меня. Его бледное лицо порозовело.
— Я не голоден.
Он решил, что я зову его из сострадания, и поэтому отказался.
— Ты сперва посмотри на еду, — сказал я. — Пойдем, а то все испортится. Сделай одолжение.
Когда мы шли по коридору, я заметил, что дверь Эрны Бенинг слегка приоткрыта. За дверью слышалось тихое дыхание. «Ага», — подумал я и тут же услышал, как у Хассе осторожно повернули ключ и тоже приотворили дверь на сантиметр. Казалось, весь пансион подстерегает мою кузину.
Ярко освещенные люстрой, стояли парчовые кресла фрау Залевски. Рядом красовалась лампа Хассе. На столе светился ананас. Тут же были расставлены ливерная колбаса высшего сорта, нежно-розовая ветчина, бутылка шерри-бренди… Когда мы с Джорджи, потерявшим дар речи, уписывали всю эту роскошную снедь, в дверь постучали. Я знал, что сейчас будет.
— Джорджи, внимание! — прошептал я и громко сказал: — Войдите!
Дверь отворилась, и вошла фрау Залевски. Она сгорала от любопытства. Впервые она лично принесла мне почту — какой-то проспект, настоятельно призывавший меня питаться сырой пищей. Она была разодета, как фея, — настоящая дама старого, доброго времени: кружевное платье, шаль с бахромой и брошь с портретом покойного Залевски. Приторная улыбка мгновенно застыла на ее лице: изумленно глядела она на растерявшегося Джорджи. Я разразился громким бессердечным смехом. Она тотчас овладела собой.
— Ага, получил отставку, — заметила она ядовито.
— Так точно, — согласился я, все еще созерцая ее пышный наряд. Какое счастье, что визит Патриции не состоялся!
Фрау Залевски неодобрительно смотрела на меня.
— Вы еще смеетесь? Ведь я всегда говорила: где у других людей сердце, у вас бутылка со шнапсом.
— Хорошо сказано, — ответил я. — Не окажете ли вы нам честь, сударыня?