— А ты на меня косяки-то не кидай, — продолжал бубнить отчим, раскачиваясь на табурете. — Я тебя не боюсь. Живо в тюрягу упеку!
Вадим сделал шаг в его сторону. Отчим воспринял это движение как угрозу и неловко отстранился назад. Табурет под ним закачался — не удержав равновесия, Василий с грохотом упал на пол. Мать тут же встала между ними.
— Вадик, не надо, не связывайся с дураком! Пожалуйста!
— Это кто здесь дурак? — кряхтел отчим, пытаясь встать на четвереньки. — Это твой сыночек дурак! Ему давно жениться пора, а он всё на твоей шее сидит.
Обидная фраза прозвучала, как удар хлыста. Да что они сегодня все — сговорились, что ли? Надеясь, что его взгляд получился достаточно гневным и презрительным, Вадим развернулся и вышел из кухни.
— Сынок, — мать бежала следом, — тебе покушать принести в комнату?
Дожили! В собственной квартире никакого житья не стало. Год от года всё хуже и хуже. И куда матушка смотрела, когда прописывала сюда этого идиота? Теперь ничего с ним не сделаешь — полноправный хозяин, чёрт бы его побрал! А ведь раньше им с матерью так хорошо было вместе. Одиннадцать лет после смерти отца они жили вдвоём. Душа в душу. А потом появился Василий.
До сих пор непонятно, что могла найти мать в невысоком коренастом мужике, который был моложе её на пять лет? Он приехал сюда из Мордовии, работал слесарем в автобусном парке и жил в какой-то старой общаге. Кроме бутылки, телевизора и своих железок, ничем не интересовался.
Василий был полной противоположностью отца Вадима. Но тем не менее, повстречавшись с ним около года, мать вышла за него замуж. Отчим и раньше-то не отличался светскими манерами и мягким нравом, а после свадьбы совсем изменился. Стал груб, несдержан, придирчив, а в пьяном угаре легко мог распустить руки.
Вадим терпел Василия только из-за матери. Однажды, увидев на её подбородке свежую ссадину, он не сдержался и устроил Василию хорошую взбучку. Вплоть до больничной койки. Обиженный отчим накатал на пасынка заявление в полицию, и если бы не мать, ещё неизвестно, сколько бы времени Вадиму пришлось топтать сапогами тюремную зону.
После этой истории их отношения скорее напоминали вынужденно-холодное перемирие, нежели открытую вражду. И всё же отчим присмирел, желание размахивать кулаками у него пропало. Так, по крайней мере, казалось Вадиму. Во всяком случае, новых синяков на лице матери он больше не замечал.
Он зашёл в комнату и в сердцах хлопнул дверью. Мать войти не решилась — поскреблась в дверь снаружи:
— Вадюш, я тебе сейчас картошечки принесу с салатиком.