— Не надо, Петь. Не надо, слышишь! Ну зачем оно тебе сдалось? Давай его выкинем, а? Прямо сейчас, слышишь? И тебе, и мне легче после этого будет. Забудем — из башки выкинем. Ну?
Но остановить уже ничего нельзя — конверт открыт, тетрадный лист в клеточку развернут.
— Вслух читать? — Петька смотрит на белого, как балконная плитка, Старикова и снова опускает глаза на письмо. — Я всю жизнь ждала вас и искала…
Потоки гудят по бокам, словно высоковольтные линии; застекленный балкон удлиняется до горизонта, и один его конец распахивается прямо в комнату, где жестко тикают настенные часы.
— Я всю жизнь ждала вас и искала, мои Валенька и Сережа, — говорит Рядова. Ее седые волосы распущенны, платка на голове нет, лицо — помолодевшее и просветленное. — Какие вы молодцы, что пришли ко мне! Вы меня простите, если чем обидела или напугала вас. У меня никого нет, и я умираю. Скорее всего, когда вы, наконец, решитесь прочитать письмо, я уже перейду туда, куда мне так давно хотелось — еще с самого Чапаевска, с тех предновогодних дней и ночей…
Ее лицо заколебалось, и бесконечное пространство балкона мгновенно укоротилось.
— Ты не бойся, Сереженька, не бойся, хороший мой, — продолжает приглушенный голос Петьки. — Я тебе отдала совсем немножко — всё самое плохое я с собой заберу, обещаю. Валенька, ты, я знаю, тоже прочтешь это. Можно последнюю просьбу? Приедьте ко мне на следующее лето на могилку, хорошо? Карасев вам всё покажет, он такой: и после смерти меня в покое не оставит, шут гороховый. Один раз навестите — и помяните. О бóльшем не прошу. Дай вам Бог всего самого хорошего, и судьбу совсем другую — не такую, как у меня! Ваша М. Р.
Будов поднял на друга покрасневшие глаза и сглотнул ком в горле. Стариков отвернулся от него и принялся тщательно рассматривать вечерний двор, предчувствующий осень. Затем он ощутил толчок кулаком в плечо и повернулся.
— Поедем? В Астрадамовку? А? — бывший дембель распахнул балконную дверь и заорал: — Поэт, блин! Поедешь с нами следующим летом в Астрадамовку, а?
— Почему бы и нет! — отозвался Сланцев, который возился с колонками и что-то подключал. — Мне там хорошо было. Чертовски вдохновительно… Ага. Вот. Вот что я искал. А теперь, мужики, внимайте: я там немного обработал, звук поднял, все дела. И вот что получилось.
Петька прошел в комнату, а Стариков так и остался стоять на пороге — между балконом и залом, одной ногой там, другой — здесь. На экране большого Мишкиного телевизора появилось дергающееся изображение: сначала родник, потом какие-то кусты и… дорога. Лешкин позвоночник прошибло током воспоминаний: да-да, там по дороге в Аркаево они что-то обсуждали, о чем-то таком важном говорили со Сланцевым — о чем, он сейчас не помнил, напрочь забыл.