Очередная «чистой воды» синхрония приключилась со Стариковым как раз в день взрыва на «Арсенале». Покинув альму-матерь, Лешка устремился к остановке — той, что возле мемцентра. Залез в 96-ю маршрутку, сел поближе к водителю, по одесную, и начал кимарить. Через минуту «Газель» остановилась и к ним на передние места подсела женщина лет тридцати, оказавшаяся, судя по приветствиям, давнишней знакомой маршрутчика.
Стариков очутился между двумя активными собеседниками, и буквально через пару фраз у фольклориста сон сдуло, будто ветром.
— Ты прикинь, Дим, какой мне сон вчера приснился! — голова новой пассажирки повернута в сторону водителя, и говорит она пронзительно и четко — прямо в правое Лешкино ухо. — Умершая бабка пришла — в аккурат на сорок дней, вчера как раз и отмечали. Зашла в комнату, склонилась над моей кроватью и говорит: «Ты, Ирка, завтра трамваем езжай. Поедешь на маршрутке — задницу надеру!». Прикинь? Так и сказала. Я мужу за завтраком рассказываю, он гогочет. Ну и что ты думаешь? Сажусь утром на 59-ю, спокойно еду на работу, и тут на Пушкаревском кольце — бабах! — правое переднее колесо отлетает на фиг. Полный пипец!
— Жива осталась? — интересуется водила Дмитрий — уже в левое Лешкино ухо.
— Как видишь. А вот бабуська сзади точно себе что-то сломала. «Скорую» вызвали — и увезли.
— Пипе-ец! — соглашается Дмитрий. И дальше едут некоторое время молча; водитель внимательно посматривает направо — туда, где гремит и вертится переднее колесо его «Газели».
Стариков настороженно ждет новых синхроний, но больше про сны ему в правое и левое ухо не говорят — а всё больше про дурацкий велосипед, который возжелал себе на день рождения сынишка Ирки.
— Вот замучил: вынь да положь. Он у меня третий класс заканчивает. Говорю: «Вот если на четверки-пятерки вытянешь — будет тебе велосипед!». Старается.
— Ага, — отвечает водитель. — Велосипед для мальчишки — первое дело. Я сам…
Старикову приходится прерывать их светскую беседу, так как приближается его остановка.
Глава 7. Баба Катя Арсеньева
— Горит, ей-богу, горит! Федька, мать твою, чайник говорила, когда уходили, посмотри! Посмотри, говорила! Беги, ирод Царя небесного! Беги! — надрывалась бабка Катя и, расширив от ужаса глаза, смотрела, как через улицу — ровно над ее домом — поднималось и дрожало в весеннем вечернем воздухе светлое марево. Муж, перепугавшись вусмерть, по-стариковски кряхтя и отплевываясь, бросился вперед. Она глядела ему вслед и видела, как неуклюже и медленно поднимаются серые подошвы его калош. Но всё побыстрее, чем она доковыляет на своих больных да варикозных. Плача в голос, она понесла свое большое тело к дому.