— Привет, — Джон первым нарушил зловещую тишину, которая, казалось, длилась вечность.
— Привет!
Все присутствующие в гостиной будто проснулись. Они начали улыбаться и обнимать Джона.
— Джеймс, ты так похудел, — заметила Элизабет.
— Да, выход из комы оказался не так — то прост, — нервничая, ответил Джон.
— Нос стал другим, — улыбнулся Джордж.
— Мне пришлось перенести ряд операций. Из — за аварии моё лицо было немного подпорчено, — попытался улыбнуться Мэй.
— Мне кажется, ты и ростом стал выше, — Генри подошёл к Джону.
После этого замечания вновь наступила тишина. Все оценивающе посмотрели на парня. Джона захлестнуло безумное волнение. Он начал сильно нервничать. Его ладони непроизвольно вспотели, а на лбу выступила испарина. Джон с самого начала боялся, что из — за разницы с Джеймсом в росте его могут разоблачить. Эта мысль очень глубоко засела в его, и так воспалённом, мозге.
— Ну, ты и шутник, Генри, — засмеялся Ричард.
— Но, вы же уже почти купились на это, — Генри тоже задорно засмеялся.
Все подхватили его смех, а Джон облегчённо вздохнул.
— Ну, здравствуй, мой мальчик, — к Джону подошёл Ричард и обнял его.
— Привет, Ричард, — Джон тоже слегка обнял его, не почувствовав никакой радости.
— Привет, дружище, — Алан заключил Джона в крепкие дружеские объятия. — Мне так тебя не хватало.
— Мне тебя тоже, — выдавил Джон, пытаясь обнять парня как можно искренне, но Алан неизбежно почувствовал сильный холод, который исходил от его лучшего друга. Сендлер не мог понять, в чём дело.
После все прошли к столу. За ужином «малыши» рассказывали Джону, что произошло за эти семь месяцев отсутствия Джеймса. Какие песни они написали, как нагло и умело лгали журналистам, как переживали за него и безумно ждали сегодняшнего дня. На Джона навалилась огромная усталость, он так не уставал на протяжении всей своей пока ещё недолгой жизни. Джон опасался лишь одного: сказать, что — то невпопад, не так отреагировать на ситуацию, не так повернуться, не так улыбнуться. И тогда друзья Джеймса обязательно догадаются, что перед ними самозванец.
— Джеймс, ты практически ничего не ешь, — заметила Элизабет. — Ужин не удался?
— Нет, нет, — скованно улыбнулся Джон. — Всё очень вкусно.
— Ты даже не притронулся к своему любимому мясному рагу, — не успокаивалась Элизабет.
— Я не ем мясо, — резко ответил Джон.
Вновь повисла тишина. Все с непередаваемым удивлением посмотрели на Мэя. Джон понял, что сморозил чушь. Но мясо вызывало у него сильнейшее отвращение. Он не мог переступить через себя и съесть того, у кого когда — то тоже была душа. Джон всегда был сторонником тех, кто считал, что никакая смерть не может быть гуманной. Ведь она сопровождается немыслимым страхом и невыносимой болью.