— Ищи меня, папа! — кричал Тимоша, выныривая и снова утопая в мягких кучах — валах.
— Поехали, поехали, — поторопил Иван. — На минутку к бабе Фене заглянем, отдадим гостинцы и — вперед.
Но старая женщина гостей принимала по своему обычаю: чай, молоко из погреба, свежие пышки и, конечно, каймак — топленые сливки.
От старости и хворей грузная, невеликая ростом баба Феня, словно квочка, гостей опекала:
— Да как же… Да сколь не видала… Да вырос какой большой… Поболе каймачку накладай, худущий, весь в папочку…
Малые правнуки, какие при бабке находились, притихли, словно мышата, копаясь в кульках с гостинцами. Баба Феня расспрашивала о родне и свое успевала выложить:
— Все на Федоре. Тянет, как бык борозденый. А ребята на сторону косят: куда бы увеяться. Вова просит какой-то автобус. Хочет людей возить в город. И Ваня туда же… Чего они ищут, чего выглядают? Какую зорю? Нас все знают, в станице, по хуторам. Наши и чечены. Работай, живи да этих чилят рости, — кивнула она на малышей. — А Федор, он тоже не железный… А без него все прахом…
Недолго посидели, послушали и поехали.
В машине пахло сеном. В Тимошкиных волосах остались зеленые сухие былки.
— В сено хорошо нырять, мягко, — сказал Тимоша. — У нас свое сено есть?
— Кто его нам косил?
— Ну, давай накосим!
— Поздновато уже, — ответил Иван.
Поднялись на холм, выбираясь на свою дорогу. Иван еще раз взглянул на станичную округу: дома, улочки, зелень, красного кирпича могучий, но порушенный храм без крестов — память горькая давняя; такая же память, но ближняя: разбитые дома-«двухэтажки» без окон, без дверей, еще недавно там люди жили, разваленные пекарня, котельная; но все это — малое, а вокруг, близко и далеко-далеко: холмистая степь, густая синева просторной воды и блеклая — вовсе безмерного неба.
Когда-то казачьи донские земли, окружная станица с двумя десятками хуторов под крылом; потом, при власти советской — центральная усадьба немалого, на шесть хуторов колхоза. Теперь — глухое Задонье.
Федор Иванович Басакин в этой станице прожил век, работая трактористом, комбайнером, шофером в колхозе. Как всякий селянин, он свою скотину имел, не надеясь на колхозную зарплату. Человек работящий, он в последние колхозные годы держал две коровы, пару бычков, свиней да птицу — для себя и на продажу; от пуховых коз получал неплохой доход.
В детстве родители присылали часто хворающего Ваню к станичным Басакиным на парное молоко, чтобы здоровье подправил. Молоко забылось, а все остальное помнилось: шалаш на сенокосе, «полевской» кулеш, рыбалка, уха на берегу, купанье до синевы и дрожи и горячий песок, пастушество, работа на зерновом току, прополка да сбор арбузов на бахчах — все это было. И конечно, баба Феня, которая, словно клуша, с детвой возилась, прежде и теперь.