Старым орлам своей добычи хватало. Жили они всегдашней жизнью, проводя долгие часы высоко в небе; оттуда даже их зорким глазам новоселье у Белой горы казалось лишь слабым копошеньем; под крылами лежала огромная земля, просторная и пустая, словно небо, как и прежде гожая для привычного продолжения жизни птичьей.
И людской тоже. Такой, как у Ивана Басакина, который в одночасье стал хозяином вовсе не шуточного, а настоящего поместья. К синему жилому вагончику прилепились еще два. А через проезд от них, в укрыве кургана, раскинулся скотный двор, обнесенный снизу от речки и займища бетонными плитами, а поверху, от горы — стеной-«загатом», широкой и прочной, сложенной из тюков прессованной соломы. Внутри ограды — все, что положено: коровник под шифером, теплый, рубленый телятник, сарайчик для птиц, выгульные базы.
Над всем этим два дня трудилась немалая басакинская артель: станичный Федор Иванович с сыновьями, Аникей с работниками, новый хозяин Иван с отцом и братом и, конечно, тракторы, машины, другая техника. Два дня трудов. А прежде — два месяца подготовки, когда порознь и вместе искали нужное на оставленных людьми хуторах, на разваленных колхозных фермах да разоренных полевых станах, — всю округу обшарили. А еще Аникей Басакин хорошо помог из своих запасов.
Два дня усердной работы, от темна да темна. Даже «обмыть» новоселье не успели, отложив это дело до весны.
Так и объявилось на месте пустом целое поместье. О нем знали пока лишь мелкие звери, которым привычные тропы пришлось менять, да орлы-белохвосты, которых вначале потревожили машинный гул и людской говор; но потом все утишилось.
В один из вечеров объявился на вершине холма всадник-чеченец. Он искал своих лошадей, куда-то убредших, а увидел неожиданное: скотьи базы, людское жилье, свет в окошках. Он недолго постоял на вершине кургана и поехал прочь, чтобы в своем кругу объявить весть неожиданную о новых людях, и вовсе ненужную, потому что слева от речки, от Кисляков и Малого Басакина вверх по угору и дальше на многие километры до самых Венцов вот уже тридцать лет пасется скот чеченца Ибрагима. Это его земля. И его сыновей. Пришлые тут не нужны: даргинцы ли, аварцы, азербайджанцы. Тем более что внаглую объявились, без спросу.
Днем позже, в дневную пору, туда же, к холму, проверяя весть неожиданную, подъехал сам Ибрагим на машине. Он был человеком старым и очень больным, из машины вылезал трудно. Но вылез с кряхтеньем, на маковку холма взобрался, поднеся бинокль к глазам, все разглядел: жилые вагончики, скотный двор. Потом уже просто глазами, не больно зоркими, стариковскими, окинул просторную округу.